Жанр: немного юмора, romance, AU
Пейринг: Хаус + Кадди Форман + Тринадцать и пр. канон
Рейтинг: обещаю эротику в каждом отрывке. Секс тоже будет иметь место.
Статус: в процессе написания
...
1. Аромат Женщины.

- Кто-нибудь, уберите эту инопланетянку отсюда, и пришлите переводчика с марсианского на английский, - раздался прямо над головой сидящей в забытьи Лизы Кадди голос самого язвительного диагноста во всей Вселенной. И голос этот был раздраженным и злым. Хаус определенно потерпел очередную неудачу с постановкой диагноза «на глаз». Уилсон, несомненно, уже потирал руки: очередь Грегори Хауса вести друга в бар.
- Не кричи так, - Кадди закатила глаза, - у меня была тяжелая ночь.
- О боже мой, ты познала самца?! - с преувеличенным восторгом возопил Хаус, размахивая тростью и тараща свои огромные и без того синие глаза, - нет... ты выглядишь недовольной… погоди-ка, я догадаюсь… в самый ответственный момент у твоего кавалера сели батарейки?
- Пошел вон, - и Лиза Кадди прижала руки к вискам, - если у тебя не хватает мужества общаться с престарелой мигранткой, я за тебя этим заниматься не собираюсь.
- Ей восемьдесят, и у нее Альцгеймер, - прошипел Хаус, тыкая тростью куда-то в сторону приемной, - она считает меня своим внуком Джо, и пытается накормить вареньем, приготовленным в судне собственноручно.
- Ты тоже будешь старым однажды, - назидательно постаралась сказать Лиза, не в состоянии сосредоточиться из-за ужасающей мигрени, - и у тебя полно других пациентов, в том числе в клинике.
- Полно? Пожалуйте: вторая палата, парень с явной истерией. И у него стояк при виде любого существа мужского пола. Увольте. Напротив - явная шизофрения с приступами агрессии. Что? Мало? - Грегори Хаус не на шутку разошелся, прогуливаясь по кабинету главврача, и вдохновенно упражняясь в сарказме, - пятая койка Скорой помощи. Интересный случай, аж не могу: подросток-эмо наглотался экстази и вскрыл себе паховые вены. Кэмерон плачет вместе с ним и читает ему книжки типа «Прими себя, какой ты есть». А Уилсон…
Это был уже предел.
- Хватит! - взвизгнула доктор Кадди, и вскочила из-за стола, ухватившись обеими руками за столешницу, чтобы не упасть, - мне плохо - провались в ад, Хаус, немедленно, исчезни с моих глаз долой! Тебе знакомо понятие «мигрень»?
- А тебе знакомо понятие «климакс»? - не удержался мужчина от язвительной колкости, - обычное дело.
- У меня нет климакса, - отрезала Лиза, опускаясь в кресло, - и я не отдам тебе пациентку с циррозом!
- …в общем-то, менопауза в чем-то хороша даже в столь юном возрасте, - гнул свою линию Хаус, глядя в потолок, - только вот… о нет! - он трагически воздел руки к потолку, - мои маленькие подружки погибнут! Надо посадить мамочку на гормоны, да, детки? - и он бесстыдно уставился в вырез блузки.

…Лизу Кадди бесило в Хаусе абсолютно все. И то, что он имел обыкновение вести увлекательные и откровенные беседы с ее грудью, и его саркастичный голос, и его вечная щетина, и мятые рубашки, и пиджак, у которого периодически отрывались пуговицы. И тогда Грегори Хаус неделями ходил, как бродяга, до тех пор, пока сердобольная Кэмерон не брала его пиджак, чтобы тайно постирать его.
Грегори Хаус мог казаться вполне взрослым человеком, иногда он казался мудрым и рассудительным. Но доктора Кадди было невозможно обмануть. Она прекрасно знала, что с ней вместе работает несносный большой мальчишка. И еще она знала, что вне больницы Принстон Плейсборо этот мальчишка долго бы не протянул без присмотра.
Если бы не Форман, доктор Хаус вообще бы не брился. Если бы не Тринадцать, он вряд ли бы вспомнил о том, что обувь надо иногда все-таки чистить. Уилсон уже двенадцать лет следил, чтобы Грег не умер с голоду перед набитым холодильником. Вся больница, начиная с санитарок и заканчивая, разумеется, самой Лизой Кадди, пестовала строптивого диагноста. Всякий знал о признаках передозировки викодином, о том, как выглядит Хаус под кайфом и в ломке.
Как мог вести себя человек, к каждому движению которого постоянно присматривались, как минимум, три пары глаз? Лиза привыкла называть это звездной болезнью, но обычно Уилсон всегда поправлял ее: «Нет, Лиза; это хронический хаусоз».

И теперь Грегори Хаус насмешливо хмурился перед главным администратором больницы Принстон Плейсборо. Высокий, надменный и бесчеловечный мизантроп - с таким выражением лица стоял над доктором Кадди Хаус. Судя по его активной жестикуляции и едким шуточкам, он был в наилучшем своем расположении духа.
- Хаус! - оборвала она на половине слова очередной его подкол - по счету уже сотый, - все! Проваливай, и не трогай меня еще хотя бы три часа!
- А потом можно будет потрогать? - уцепился Хаус тростью за дверь, и скривил очередную свою гримасу, - я соскучился по женской ласке. Уилсон бывает так груб…
- Иди отсюда, - толкнула его в спину Лиза Кадди, морщась от приступа боли, - убирайся вон, и делай, что хочешь.
- Значит, случай с циррозом мой? - переспросил деловито Хаус, - а бабульку и психа я отдам Кэмерон? - Лиза кивнула, не поднимая взгляда, - а рецепт на викодин? А твои кружевные трусики…
Она ничего не ответила. У Кадди не было никаких сил спорить с нахалом. Уходя из ее кабинета, Грег Хаус весело насвистывал. Ежедневный ритуал «угнетения Кадди» был выполнен достойно.
Однажды - о, однажды Грегори Хаус преодолеет кризис. Тогда его мотоцикл обоснуется у крыльца дома Кадди, а его руки - на ее заднице. При мыслях о том блаженном времени Хаус причмокнул, салютуя тростью в честь роскошных бедер Лизы.
Оставался второй ритуал - «порабощение Старика Джимми». И в этот раз злорадному диагносту удалось потешить себя: Уилсон выронил из рук косяк, который сворачивал для очередного своего умирающего пациента. Хаус даже улыбнулся: вчера он неплохо курнул с Уэстерфильдом, ветераном еще Второй Мировой, погибающим от рака печени. Старик и он развлекались, куря один косяк за другим и глядя на какую-то бессмысленную порнуху.
Работа врача - тяжелейшая и неблагодарная; сталкиваясь постоянно со страданиями и болью, нельзя оставаться принципиальным моралистом до мозга костей. У каждого врача свои грешки, и, чем лучше врач, тем больше за ним тайных увлечений, пороков и сплетен. За Уилсоном, если не считать количества его жен, грехов водилось на удивление мало, несмотря на то, что он был врачом от Бога.
- У тебя есть то, что мне нужно, - ткнул без лишних предисловий Грег тростью в друга, - дай мне это скорее, братан.
- Это не тебе, - кивнул Уилсон на марихуану, - и имей в виду, я знаю, что ты и старик Уэстерфильд…
- Рецепт на викодин, - оборвал его Хаус, - совершенно законно - Мамочка разрешила.
- Ты, должно быть, совершенно ее довел, - Джим развернулся в кресле с упаковкой викодина - у него в сейфе, как правило, их лежало три, специально для Грега, - у меня есть сертификат на занятия йогой. Не хочешь сходить?
- Что я там забыл? У этих ребят свальный грех не в почете, - пробормотал Хаус, отправляя в рот две таблетки, - лучше отправлюсь расширять сознание к нудистам-хиппи. Там компания поприятнее.
- Ты невыносим, - привычно всплеснул руками Уилсон, решивший до конца жизни бороться за нравственный облик лучшего друга, - никогда не хотелось перестать жрать эту дрянь, пить перед телевизором по воскресеньям, и заняться здоровым образом жизни?
- Да, папа, я делал это, когда был маленьким, - кривлялся привычно Хаус, пританцовывая с тростью и пытаясь оценить действие лекарства, - лучше в стриптиз. Айда вечером!
Уилсон закатил глаза. Пока он вставал и разворачивался, чтобы налить себе чай, Грег привычным, отработанным за годы движением быстро смахнул примерно со спичечный коробок марихуаны на какую-то бумажку, и скомкал, пряча в карман.
- У тебя очередной успешно завершенный случай? - поинтересовался Уилсон. Хаус нетерпеливо покачал головой.
- У меня совершенно новый случай.

Необычная пациентка досталась Хаусу прямиком из гастроэнтерологии. Анализы все пухли и пухли, а результатов исследования не было. Все поставленные диагнозы всякий раз отсеивались новыми, внезапно возникающими симптомами.
Желтушная, худая девушка неуверенно говорила что-то об отсутствии аппетита, потери тургора кожи и выпадении волос. Но ему было достаточно пары внимательных взглядов, чтобы распознать ее ложь. Она врет. Она врет, прямо здесь и сейчас. Хаус приободрился.
Большинство людей не вылечиваются лишь потому, что не желают раскрывать свои маленькие грязные секреты. Будь то сифилис, гонорея или лобковые вши, чесотка, герпес… - люди лгут. Все в мире лжет. Хаус любил ловить людей за их постыдные тайны. Но вот этой тайне было лишь суждено раскрыться перед ним в строчках анализов и снимках с томографии.
Глядя на него, любой человек с медицинским образованием испытал бы бешеный восторг от слаженности его движений. Все его действия имели цель. Внимательно осматривая недиагностируемую пациентку, Грегори Хаус отмечал про себя все особенности течения ее болезни: темную кожу локтевых сгибов, выпирающую левую ключицу, бледные родинки под чуть опустившейся грудью, неестественно втянутый живот и мелко дрожащие руки.
Хаус улыбнулся, просматривая карту пациентки. Случай обещал быть «ювелирным» и красивым.
- А где твоя распутная подружка? - спросил он у Формана, - пусть она соблазнит эту анорексичку: девица что-то явно скрывает. Скорее всего, она жрет трициклические антидепрессанты пачками или отрывается с таблеточкой экстаза где-нибудь в ночном клубе.
- Сделаем анализы на токсины, - вполголоса перевел сам для себя Форман, - у нее нет брадикардии, ферменты печени только чуть-чуть повышены. Температура пониженная на полтора градуса - полагаю, это возвратная лихорадка…
- Проверьте еще раз, - отрезал Хаус, - не хочу смотреть на нее слишком долго, это претит моему чувству прекрасного. Через двадцать минут - в моем кабинете.

- Привет, болид, - сказал он , обращаясь к Тринадцатой, которая влетела в кабинет, едва успев притормозить: на ней сегодня были особо высокие шпильки, - пока ты еще не сбавила газ, может быть, сбегаешь мне за парочкой булок с курагой? Чертовски голоден. О, что я вижу! Старина Тауб не забыл своего лучшего друга дядю Хауса!
Тауб даже не замедлил шага, отдавая Хаусу пакет с пончиками. С утра Тауба дома кормила жена, Формана - Тринадцатая, а Хаус питался всем съедобным, что подворачивалось ему под руку: в его холостяцкой берлоге в приличных количествах водился лишь алкоголь.
- Итак, что мы имеем? - нетерпеливо кивнул Форману Хаус, и повернулся к доске с маркером, - отказала печень, выпала половина волос, лануго, судороги, и груди вдобавок лишилась.
- Анализ на токсины отрицательный, - вставила Тринадцать. Тауб пожал плечами.
- Рак? - предположил он, - инфильтративный, например.
- Жировая дистрофия, - немедленно возразил Форман, - подойдут и желтуха, и выпадение волос.
- Судороги и тремор, - напомнил Хаус, - это уже или почки, или неврология.
- Калиевая недостаточность, - осенило Тринадцатую, и она победно посмотрела на коллег, - вполне подойдет, как первичный симптом.
- Подходит, - кивнул Хаус, и только тот, кто смог удержаться в его команде достаточно долгое время, мог бы разглядеть его одобрение, - но калиевый дефицит на пустом месте не возникает. Начните капельницу, и заодно выясните, куда девался весь калий. Анализы желудочного сока, гастроскопия, томограмма.
Спустя три часа случай уже начинал Хауса злить. Конечно, его идиоты-подчиненные могли и напортачить с анализами, и пропустить важный симптом, но Хаусу страсть как не хотелось вновь осматривать пациентку - ничего нового он боялся не найти, а стабильное состояние только прятало болезнь.
Глядя на медицинскую карту, на анамнез, Хаус видел целую жизнь. Перед ним вставали не сухие нормы анализов, но личность, все ущербы этой личности и ее ошибки, деловые и интимные. Однако в этой задачке неизвестных было слишком много.
На доске добавилось «носовое кровотечение» и «нарушения сна». Форман деловито собирал консилиумы на предмет необнаруженной опухоли в позвоночном канале, Тауб гонялся за незримой инфекцией, Тринадцать искала ипохондрию и симуляцию. И хотя Хаус сам отправил каждого из команды заниматься именно тем, чем они занимались, сам он не верил в удачу ни одного из них. Случай был очень серьезным, и над ним приходилось думать.
Масла в огонь подлили родители пациентки Джейн - озабоченные, меркантильные пожилые американцы. Хаус уже видел их скучные жизни: травка - в колледже, кредит на дом - сразу после, собака - спаниель, двое детей, один из которых неудачник. Оставалась только Джейн - отрада и надежда. К тому же, у матери пациентки точно так же дрожали руки, и она была нездорово бледна. «Или у них наследственная ангиопатия, и это не симптом, - рассуждал диагност, - либо у обеих что-то с периферийными нервами… с другой стороны - кроме рук и глаз, никаких признаков нервного тика».
- Доктор, она выздоровеет? - гнусавил отец пациентки, у которого на лбу было написано «неудачник», - мы можем ей чем-нибудь помочь?
Хаус скривился: если бы мимо шел хоть кто-то…
- Я знаю, кто вам может все подробно рассказать, - состроил он сочувственную гримасу, - доктор Кэмерон. А я пока осмотрю вашу дочь.
«Сделал гадость - в душе радость», напевал про себя Грегори Хаус, открывая стеклянную дверь в палате интенсивной терапии.

Пациентка прижимала к вяло кровоточащей ноздре платок, и говорила с монахиней. Уже это взбесило Грегори Хауса до невероятности: он не терпел вмешательства Бога на святую территорию своего тщеславного эго.
- Брысь, - категорически показал тростью диагност на дверь, - я уже продал ее душу дьяволу. Мы с ним кореша.
Монашка закатила глаза, выходя. Она давно работала в «Милосердии», и с доктором Хаусом сталкивалась уже более пяти лет подряд.
- Я считаю, что у вас новообразование в мозгу, которого мы не увидели, - сообщил он пациентке, едва лишь за монахиней закрылась дверь палаты, - но удалить его мы не можем - мы не знаем, что именно придется удалять.
- И… это рак? - тупо спросила девушка, и Хауса затрясло от обиды на человечество: скольких чудных диагнозов и смертельных лихорадок они не боятся! «Уилсон такой благостный неспроста, - скривился Хаус, - зато у него в жизни никакого разнообразия».
- Это - не рак, иначе мы бы его нашли, - отрицательно покачал тростью в разные стороны Грегори Хаус, - но чтобы убедиться - нам придется залезть в этот тайничок и хорошенько там покопаться.
Как он и предполагал, пациентка не поняла метафоры. Зато вдруг побледнела, и сморщила жуткую гримасу.
- Я ненавижу чеснок, - сообщила она, - а от вас им разит за версту, простите, но я сейчас задохнусь…
Тауб из-за спины Хауса недоуменно наморщил лоб.
- Я не чувствую, чтобы от меня пахло чесноком, - неуверенно попытался Тауб оправдаться, - я ел его вчера на завтрак!
Хаус замер, стараясь не спугнуть удачу.
- От меня пахнет чем-нибудь? - спросил он девушку. Джейн задумалась, однако крылья ее носа остались неподвижными.
- Розмарин, мускус, и еще что-то, - подумав, ответила она, - я не очень разбираюсь в специях. Такое, что-то…. Горьковато-соленое. И острое. А еще у вас... в кармане… - и она многозначительно кивнула на карман джинсов, в котором Хаус спрятал украденную у Уилсона траву.
Спустя всего лишь десять минут Хаус стоял у своей доски, скрестив руки на груди.
- Вы - идиоты, - сообщил он подчиненным, - никто из вас не удосужился провести тест на обонятельные способности, а также посмотреть на ее носовой платок. Это спинномозговая жидкость, а не просто сукровица.
- Пустое турецкое седло? - тут же возмутился Форман, - на томографии не было ни одного отклонения от нормы!
- Ну да, - возразил ему Тауб, - если только пространство над гипофизом не заполнила киста с однородным содержимым - вроде ликвора.
- Нужна терапия - трепанации она не переживет, - Тринадцать подняла глаза на Хауса, - только какая терапия, если киста может в любой момент лопнуть, и тогда…
- Гипоталамус можно перезапустить, - добавил Форман, откидываясь на стуле, - если отвлечь организм на какой-нибудь другой гормональный фактор - периферийный.
- Убьем ее мозг на пару суток, и будет как новенькая, - заключил Хаус, - убивать будем инсулином. Только пусть сначала обнюхает Кадди - хочу быть в курсе ее постыдных тайн.

Добавлено (28.04.2009, 14:51)
---------------------------------------------
- Где Кадди? - поинтересовался у секретаря Хаус.
- Дело срочное? - деловито переспросил тот. Хаус скорчил гримасу.
- Я собираюсь вызвать у пациентки инсулиновую кому, - сообщил в пространство он, - но сначала надо спросить у тети разрешения.
- Пошла в комнату отдыха, вроде бы, - неуверенно ответил секретарь, - не у себя - это точно.
Но Кадди не было нигде. Лишь по случайности Хаус приоткрыл дверь в душевую. И замер на месте. Прижав колени к груди, Лиза Кадди застыла под душем, сидя на скамейке. Она была бледна и выглядела измученной и несчастной. Услышав звук открываемой двери, она скривилась.
- Хаус! - не колеблясь, сказала она, не открывая зажмуренных глаз, - уйди и пропади где-нибудь!
Он колебался мгновение, не больше. Симптом - озарение - прозрение - диагноз.
- Ты давно не принимаешь свои таблетки? - поинтересовался он невинно, не давай двери закрыться, - гормональные перепады и кофе - мигрень тебе обеспечена.
- Сгинь, - вяло ответила Кадди, прикрывая глаза ладонью, - выруби свет, и закрой дверь - меня продует.
Мигрень, внезапно ставшая постоянной спутницей Лизы Кадди полтора месяца назад, напоминала о себе не чаще раза в неделю, и обычно она не давала ей развиться в полноценный приступ. Сегодня обезболивающее не успело спасти главного врача. Ей хотелось умереть. Приступ мигрени - отнюдь не безобидная головная боль.
- Внутривенно ширну, только попроси, - Хаус не оставил Кадди в покое, как, впрочем, и всегда, - кажется, Форман сегодня обещал оставить мне на пару доз… Кадди!
Она зажала уши пальцами. В голове гудело так сильно, что она с трудом различала шум воды и голос Грега. Когда из душной темноты внезапно выплыло его знакомое лицо, она готова была принять это за галлюцинацию. Сочувственно покачав головой, как над почти бездыханным телом сильно выпившего друга, Хаус протянул ей левой рукой готовый косяк с травой.
- Мне по статусу положено, - добавил он, поднося зажигалку к ее трясущимся губам, - давай, вставай, выключим воду, оденемся в теплое…
Молчаливый договор - больного товарища не бросай. Никто из врачей никогда не мог вспомнить случая, когда не лечил бы своего коллегу по цеху, вдохновляясь профессиональной солидарностью.
- Не надо, - хныкала едва слышно Кадди, - меня сейчас… сейчас стошнит…
- Твою мать, - Хаус готов был пнуть что-нибудь здоровой ногой. День начинался замечательно, но заканчивался просто ужасно, - мать твою, чтоб оно…
Он едва доволок начальницу до скамеек в пустеющей раздевалке. Отдышавшись, он кинул взгляд на свернувшуюся под мокрым полотенцем Лизу.
- Нескромный вопрос, - желчно поинтересовался он, - ты сколько весишь, а?

- Давай-давай, у меня этого добра еще много.
- Я… больше не могу… - и Кадди попыталась отмахнуться от троящегося в глазах косяка, - мне уже гораздо… лучше.
- Не, я тебе авторитетно заявляю: нас еще не накрыло… - блаженно протянул Хаус, забирая у нее косяк.
Он наслаждался. День все-таки заканчивался неплохо. Теплый пар, аромат свежей дури, и аромат женщины рядом пьянили. Вокруг плыл мир, никуда не торопящийся. Хаус блаженствовал. Да и к Лизе Кадди возвращался нормальный оттенок кожи.
- Мигрень прошла, - выдохнула она и закашлялась, - спасибо, Хаус, мне надо… ох!
- Воробушек наклевался конопли, и полетел, радостно кукарекая, - изрек Хаус, поднимаясь с пола, - тебе никуда не надо, пока не наденешь что-нибудь более пристойное. Ты же не хочешь, чтобы я нас скомпрометировал? - он приоткрыл дверь и выглянул в коридор.
Увидев санитарок и нескольких дежурных травматологов, Хаус ощутил, что его шутка должна удаться.
- Да, - произнес он громче, обращаясь в коридор, - секс был хорош, но я презираю силикон!
Кадди лишь едва слышно издала подавленный стон.
Ей было легче, намного легче - голова прошла, словно мигрень была Лизе Кадди и не знакома. Но она осознавала, что теперь у нее есть проблема посерьезнее: последний раз настолько не в себе она была еще в колледже, наевшись с соседками каких-то грибов. Проблемой было бы даже самостоятельно одеться, а уж о том, чтобы хотя бы вызвать такси, даже речи идти не могло.
- Хауууус, - отчаянно провыла Кадди, - ты куда…
Перед глазами все плыло. «Обезболивающее, трава, кофе - что-то в этом списке явно лишнее», подумала она. Ее подхватили крепкие мужские руки, и ровно за секунду до того, как отключиться, Лиза услышала знакомый голос, с детским восторгом сообщающий невидимому собеседнику:
- Вау! Я всегда знал: они настоящие!

Она не помнила даже, как позвонила ночной сестре, которая могла бы посидеть дома с ребенком. Последним воспоминанием было то, что на пороге дома Хауса она споткнулась, и едва не упала на что-то большое и темное. А возможно, и упала - дальше была темно-зеленая тишина, без боли, без мыслей, без мира вокруг.
…на часах было девять утра. Лиза Кадди попыталась сфокусировать глаза на цифрах и осознать их. Девять утра! Суббота… можно прийти чуть позже; она выдохнула с облегчением, и откинулась на подушку. «Вчера было что-то ужасное, - непрошенным гостем вкралась утренняя мысль в еще спящий мозг, - и в этом участвовал Хаус». Не открывая глаз, она лежала на кровати, пытаясь хотя бы примерно представить, чем закончилось ее вчерашнее дурное самочувствие.
Все было даже хуже, чем она думала: Лиза и представления не имела, как очутилась в спальне Хауса, на его давно не стиранных простынях в пятнах от виски. И сам Грегори Хаус тоже наличествовал: лежал, чуть приоткрыв рот, и похрапывал рядом, натянув на голову пододеяльник.
- Хаус, - шепнула в ужасе Кадди, и потрясла его за плечо, - как я здесь оказалась?
- Продолжения не будет, пяти раз за ночь тебе должно было хватить, - неразборчиво пробормотал Хаус в полусне, и перевернулся на другой бок, - не буди меня, самка.
Лиза прикусила губу, и осторожно выползла из-под одеяла. На ней была одежда - банный халат без пояса. Она вся была липкая от пота (в комнате было очень жарко), и пролитого виски с пивом. Одежда ее была скомкана и свалена в углу. Мысль о том, чтобы влезть в каблуки, уже вызывала судороги икроножных мышц. Двусмысленность ситуации угнетающе действовала на Кадди.
- Если ты, скотина, хоть одним словом… - угрожающе начала она, но от Хауса донеслось только сдерживаемое хихиканье.
- Если ты еще раз поцелуешь моего дружка так же страстно, я обещаю, что никому…

- Я его убью, - жаловалась она спустя шесть часов Уилсону, - он почти меня убедил, что у нас был ночью секс. И Форман ему подыграл.
- Чего ты хочешь, Лиза, он его любимый птенец, - развел руками онколог, - Хаус отрабатывает на нем свои отцовские комплексы. Душевные страдания причиняют ему…
- Не надо Фрейда, - Кадди поморщилась, - у Хауса нет души, и хватит об этом. Он выяснил, что с пациенткой?
Уилсон недоверчиво посмотрел на Лизу.
- Если я правильно понял, она сейчас лежит в инсулиновой коме в реанимации…
Он не успел закончить фразу, как Кадди уже мчалась прочь из кабинета друга. Грегори Хаус вновь ее обвел вокруг пальца.
Джейн лежала с закрытыми глазами. Кадди испугалась: она не хотела опять оформлять документы задним числом. Однако внезапно пациентка улыбнулась, не открывая глаз.
- Тут доктор Кадди и доктор Хаус? - и она потерла нос, - или один доктор Хаус? Запах его.
Открыв глаза, она засмущалась.
- Наверное, я выздоравливаю, - ответила девушка, - хотя нос меня не подводил раньше. Когда меня погрузят в кому?
- Вы понимаете, что это очень опасно? - осведомилась Кадди. Джейн попыталась пожать плечами.
- Это мой шанс, разве не так? Я доверяю доктору Хаусу. Он показался мне хорошим и внимательным человеком!
Выходя из палаты пациентки, Кадди могла лишь вздохнуть. Если бы она могла лично проводить психиатрическую экспертизу, то за одно упоминание Хауса в качестве «доброго и внимательного человека» дееспособности лишали бы пожизненно.

- Твоя пациентка выздоровеет, но на месте ее родителей я бы тебя прибил. На месте Кадди - тоже. Зачем ты сказал Лизе, что вы переспали? Неужели нельзя было по-человечески отвезти ее домой и не доводить с утра? - пенял Уилсон Хаусу через двадцать минут в своем кабинете, - и ты опять украл мою траву!
- Господь велел делиться, - молвил диагност, присаживаясь на кресло напротив, - и почему я должен был ей врать?
Ложечка в руке Уилсона замерла.
- Так ты с ней все-таки спал? - потрясенно выдохнул он. Хаус прищурил левый глаз.
- Это с какой стороны посмотреть.
- Так было или нет? - не отставал Джим. Грег поднял младенчески светлые глаза к потолку, словно вспоминая, и подпер руку щекой.
- Я помню, как это было, - мечтательно произнес он, - Кадди, плетка, латекс и кляп во рту, а я в это время пью пиво и жру фисташки…
- Ничего у тебя не было, - вздохнул онколог, как показалось Хаусу, с явным разочарованием, - опять.
- Неоправданное внимание к чужой сексуальной жизни не делает тебе чести, Джимми…
- Хаус, я просто хочу, чтобы ты иногда был человеком!
Хаус проницательно взглянул на друга. Очередная подсказка - очередная догадка.
- Тебе не позвонила твоя медсестричка, - вдруг сказал он, - что, любовь на веки вечные опять разочаровала?
- Хаус…
- Ты старый сводник, - сообщил тот, вставая, - но иногда приносишь пользу. Можно, я отдам семинар по йоге Кадди? Ну или хотя бы пусть она или ты сходите со мной?
Уилсон расплылся в улыбке.
- С удовольствием уступаю этот шанс ей. Приятно видеть, что ты иногда слушаешь советы друзей.
- Тогда завтра расскажу, как прошло.
Он вынул из кармана скомканную листовку с остатками травы, и бросил ее на стол перед Джимом: «Взбодрись, старик». Уилсон бессильно опустил голову, и совершенно случайно прочитал надпись на листовке.
- О черт, - крикнул он, и вылетел в коридор, - Хаус! Хаус! Если ты это сделаешь, я тебя… тебя… буду игнорировать!
Рекламная листовка «Семинар Сексуальное Прочтение Тантра-йоги» упала, кружась, на пол.

А Хаус улыбается. Приходит домой, залезает с ногами на диван, и не включает ничего, кроме какой-то ненавязчивой музыки - первой, что попалась. И так он лежит в темноте, улыбаясь сам себе, совершенно счастливый, совершенно расслабленный.
Жизнь врача тяжела, как ни крути, но в ней бывают светлые дни, светлые и радостные. Хаус блаженно растянулся, поудобнее устраивая больную ногу, и закрыл глаза, чтобы во всех деталях вспомнить прошедшую ночь.
- …Иди сюда, красотка, - сказал он, и она, пошатываясь, побрела на звук его голоса, с совершенно отсутствующим видом, - ну иди же, я бы тебя донес, но инвалидам тяжести носить не положено.
Красные глаза Лизы Кадди все равно ослепляли своей красотой. Она упала на кровать, опрокинув стакан с виски на простыню, и широко раскинув руки. Избавление от мучающей ее уже сутки мигрени было подобно первому уколу героина. Трава у Уилсона тоже была отличная - его пациентов на этом провести было невозможно.
- Двигайся, - пробурчала она едва слышно, - слышишь, засранец?
- Да, детка, ругайся грязнее, - выдохнул Хаус, проводя ладонью по ее горячей обнаженной спине, - как себя ощущаешь?
- Ощущаю себя лучше, чем когда-либо, - и Кадди, закрыв глаза, тихо засопела в полудреме.
Грегори Хаус вытянулся рядом, оперся на локоть, и с наслаждением приступил к созерцанию очаровательной женщины, с которой мог бы сделать все, что ему только было угодно.
«Надо курнуть еще, - подумал Хаус отрешенно, - может быть, тогда я засну. А может быть, спать мне совершенно расхочется». Под его теплыми руками распласталась Лиза Кадди. Глядя на нее, мужчина не думал ни о чем. Он мог бы провести всю жизнь в наблюдении, и две жизни - в наслаждении ее красотой. Почти идеальна - если не считать того, что грозная начальница по-прежнему она. Хаус протянул руку, и коснулся ее лица. Рядом с ней он мог заснуть спокойно.
- Холодно… - тихонько пролепетала Кадди, становясь без макияжа беспомощной и совсем молодой, - обними…
- Эротические сны, доктор? - прошептал в ответ Хаус, придвигаясь к ней ближе и радуясь тому, что совесть его точно мучить не будет, - хочешь, продолжим наяву?
- Хаус, - она вдруг распахнула глаза, блестящие и восторженные, - ты идиот.
Хаус был повержен впервые в жизни. Он открыл рот, чтобы выдавить из себя какую-нибудь пошлую колкость, и не успел - Лиза Кадди, замурчав и змеясь всем телом, оседлала его и заткнула требовательным глубоким поцелуем.
Разве мог он устоять?

И все-таки он был сильнее. Под его руками она гнулась, как гибкая молодая ива, от его поцелуев вздрагивала, закрывая глаза. В футболке он запутался, а молния на джинсах Хауса застревала три раза. И началось это все как-то нелепо - на грязных простынях, с неловкими движениями, то слишком медленно, то слишком быстро. Прежде, чем целовать ее обнаженное тело, он смотрел на нее почти минуту. Перед глазами была больше не доктор Кадди, с ее циклами, анализами и уколами. Пьянящая женщина, спелая, как гранат, рассыпающийся в руках спелыми косточками, который хочется зачерпывать гостями, и которым невозможно пресытиться.
Ее длинные волосы, в которые приятно было запустить обе руки, и зарыться носом, чтобы долго и сосредоточенно пыхтеть в макушку. Лиза Кадди пахла сандалом, апельсинами и хвоей каких-то южных кипарисов.
Вокруг была уже не запущенная хозяином спальня. Теперь это было Средиземное море, и томная царица Савская, облаченная лишь в легкий румянец стыда. Хаус был определенно доволен жизнью. Эта женщина стоила больше, чем могла стоить любая, и была с ним, пришла к нему сама. Целуя ее губы, он отмечал их вишневый вкус, целуя кожу - гладкость, мерцающую золотом. Грегори Хаус не упустил ни одной детали, хоть и не стремился запоминать и анализировать: и биение вены под ключицей, и родинку на нежной груди, и персиковый пушок над пупком.
Любоваться бедрами Лизы Кадди Хаусу было не привыкать. Но он мог делать это вечно. Тем более, если его руки уже лежали на гладких ягодицах, и впервые доктор Кадди не издала ни звука протеста.
- День удался! - заключил, мурлыкая под нос, Хаус, и снова зарылся носом в волосы женщины, обнимая ее сзади, - и… ночка, кажется… тоже.
И он сжал ладонь, пропуская волнистые пряди ее волос сквозь пальцы. А дальше была сладкая муть и темнота, потому что Грегори Хаус занимался любовью с закрытыми глазами. Он не смел их открыть, не желая нарушать абсолютного погружения в ощущения.
Двое стали чем-то одним, и это одно наслаждалось единением. Сначала Лиза, вздрогнув, чуть приоткрыла вспухшие от поцелуев губы. Сложила их в тихое «ах». Он вошел - мягко, идеально, плавно и осторожно. Выдохнул, и на лице Грегори Хауса появилась улыбка - Лиза не могла сказать, что когда-либо видела его лицо настолько счастливым. А потом на короткое мгновение приоткрыл глаза, взглянул на нее - и прижался губами к ее щеке.
Он двигался медленно, чуть опираясь на руки, которые положил на ее ладони сверху, глубоко дыша, стараясь продлить до бесконечности короткие моменты близости. Лизе было сладко - перед глазами разливалась белая тишина, было тепло, свободно и совсем не тяжело. А он сзади закусил мочку ее уха, поцеловал ее чуть ниже лопатки - от чего дрожь прошла почти до пяток, и Кадди выгнулась, подтянувшись еще ближе к нему.
- Ой, - раздалось тут же из-за ее спины, - хочешь мне остатки культи оттяпать?
Она даже не могла выдавить на его колкости ответа, лишь улыбалась, плавно покачиваясь в такт его движениям.
- Ну повернись ко мне лицом, Лиза, - хрипло попросил Хаус, и спустя мгновение она уже сидела на нем сверху, порозовевшая, растрепавшаяся, счастливая.
Скорость ее движений нарастала. «Ох, еще минуту, еще две минуты, - билось вместе с ее телом перед закрытыми веками Грегори Хауса, - пять минут этого блаженства, и я… нет, десять… вечность». Он был расслаблен. Она слишком хорошо знала его, эта женщина с распутно набухшими сосками и кожей оттенка слоновой кости. Точеные черты ее изящного лица терялись в дымке, только ее открытые губы маячили - темнели, темнели, потом Кадди их облизывала, потом часто взмахивала длинными ресницами, упираясь руками об его грудь.
А потом вдруг вокруг Хауса сомкнулся тесный, пульсирующий мир, и пахнущие ментолом, апельсинами и почему-то пчелиным воском губы приникли к его губам. И их обоих накрыла сладчайшая, долгая агония оргазма - у Хауса даже слезы едва не брызнули из глаз от этой мгновенной разрядки.
И как ни старался доктор Хаус оживить эти воспоминания, лежа на своей кровати, и уже почти засыпая, он не мог заставить себя все перебрать по деталям. Она его целовала, потом, упав ему на грудь, тихо что-то лепетала шепотом. Что-то о том, что хорошо, и сладко, и так было бы всегда - и было бы еще лучше. И пахла она теперь еще и мускусом, острым перцем и немножко - розмарином - пахла она теперь Хаусом.
Он не отпустил Кадди ни на секунду. Спутались ее волосы, но все равно Лиза не стала отодвигаться. Она так и заснула, уткнувшись лицом в его грудь, свернувшись в теплый клубок, обняв его ногами. Хаусу было неудобно, однако он все же не шевелился. Впрочем, неудобство не длилось долго - спустя секунды Грег спал как убитый.

…Было за полночь, когда она позвонила в его дверь, и тут же кисло ухмыльнулась.
- У тебя моя записная книжка, - без предисловий заявила доктор Кадди, - больше негде. Верни.
- Я спрятал ее в тайнике и уже писал письмо с шантажом, - сонно пробормотал Хаус, и кивнул в сторону большой комнаты, - сейчас откопаю и принесу.
Лиза оглянулась. Ей было не по себе. Конечно, Хаус не занимался с ней сексом здесь! Уж это забыть было бы невозможно - и едва подумав о самой вероятности подобного события, Кадди покраснела. «Какая чушь, - уже планировала она месть, и первыми в списке уже стояли шесть часов в клинике для Хауса, - пусть в этот раз он победил, но в следующий…».
- Вот, - сунул ей под нос блокнот в замшевой обложке Хаус, отчаянно зевая, - но это, конечно, был предлог, чтобы повторить вчерашнюю оргию?
- К девяти в клинике, - мстительно улыбнулась она в ответ, пряча в сумку ежедневник.
Кадди стояла уже почти на пороге, когда насмешливый голос за ее спиной вдруг изменил свою тональность:
- Ты пользуешься этими духами, если надо отбить посторонние запахи, Кадди. Душ не справился?
Один - ноль. Гол в ее ворота под дружное улюлюканье возбужденных фанатов. Но вместо того, чтобы убиваться, вратарь рыдал от счастья.
- Пока, Хаус.

Грегори Хаус завалился на диван, закинув на спинку ноги. Грегори Хаус мечтал. Мечты переплетались с воспоминаниями, превращаясь в дурманящую смесь возбуждающих картин. И острое воспоминание, точное, как галлюцинация, навеянная наркотическим бредом - волна, лавина, сход ледника и извержение вулкана перед распахнутыми в никуда синими глазами.
- Моя, - складываются почти беззвучно сухие губы, - моя.
…Грегори Хаус закрыл глаза, и потянулся. Лиза Кадди еще вернется - это он знал совершенно точно.