ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ/ПЕЙРИНГ: Грегори Хаус/Лиза Кадди
РЕЙТИНГ: NC-17
КАТЕГОРИЯ: het!
ЖАНР: romance, PWP
СТАТУС: закончен
РАЗМЕР: миди

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ: Я взяла на себя смелость расписать то, что могло бы случиться в конце 5х07 (Зуд), если бы Хаус решился постучать к Кадди.

ОТКАЗ: всё принадлежит Дэвиду Шору, Хью Лори и Лизе Эдельштейн
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: слэшер пишет гет. Спасайся, кто может!

Лиза Кадди думает, что она не права. Она думает: «Я администратор госпиталя, я взрослая женщина, мне нельзя».
Лиза Кадди думает, что Джеймс Уилсон романтик и сводня. Она улыбается.
Лиза Кадди думает: «Поверь, всем будет лучше, если я не буду с Хаусом», но она не знает, к кому обращается.
Она собранна и деловита, ее жизнь управляется не эмоциями, но мозгом. Не воспоминаниями, но умозаключениями. Не чувствами, но расчетом. Это сделало ее тем, кто она есть. Это делало ее тем, кем она была.
Лиза Кадди знает, что говорят о еврейках: они прекрасны в постели, они «слабы на передок», они самые лучшие любовницы. Ей льстят эти обобщенные штампы, не имеющие к ней никакого отношения. Лучшие любовницы не остаются одни, и, ко всему прочему, она способна прожить без секса сколько угодно времени.
В конце концов, она даже не всегда испытывает оргазм в постели с мужчиной, но каждый раз ответственно его симулирует: нужно поддерживать мифы, да и отличница внутри закомплексованной Лизы не позволит ей провалить ни одного дела, за которое берется.
В конце концов, она же знает, что такое оргазм, верно? Душ, пальцы, вибрирующие устройства…
Лиза Кадди понимает, что изменяет себе. Она вспоминает.
Свой первый оргазм с мужчиной. Откровение: «Я тоже могу! Я не фригидна! Теперь-то все пойдет значительно лучше…» Свое первое разочарование не столько в себе, сколько в нем: «Неужели, это возможно только с одним мужчиной? Но ведь с ним – это разово…» Свои опыты, поиски, открытия, успокоения: «Нет, не только с ним. Я в порядке, ставим пятерку в нужную графу своей жизни».
Но чертова память, вырвавшаяся из-под контроля из-за очередной неудачной попытки стать мамой, назойливо демонстрирует студентку Кадди, получившую в тесной комнате общаги свой первый оргазм с мужчиной. На втором курсе медвуза.
Взрыв вселенной, яростные спазмы, сладкие слезы, полнейшая слабость во всем теле, ощущение праздника, как в детстве. Ощущение заполненности, правильности, победы. И Грег Хаус, длинным шершавым движением языка слизывающий непрошеные слезы с ее щек.
Лиза Кадди думает: «Я расклеилась».
Она думает: «Не надо было с ним целоваться».
Единственное о чем никогда не жалеет успешный главврач Принстон Плейсборо, так это о том, что наняла на работу доктора медицины Грегори Хауса.
Лиза заваривает чай с бергамотом прямо в большой кружке и садится вычитывать отчет из отделения хирургии. Она улыбается цифрам – они никогда не подводят ее, даже если врут. В отличие от нее самой. Она думает, что, может быть, стоит достать с антресолей тот ярко-розовый вибратор, который ей подарили однокурсники сто пятьдесят тысяч лет назад. Наверняка в нем сдохли батарейки.
Звонок в дверь заставляет ее подпрыгнуть. Привычка добавлять холодную воду в чай спасает грудь от ожога. Лиза скрывает эту привычку ото всех, кроме мамы, – почему-то ей кажется, что пить чуть теплый чай – это не круто. И может повредить имиджу.
Лиза ставит чашку на столик, и, стряхивая с мокрого пятна чаинки, идет открывать.
Хаус держится за косяк двери и смотрит. Рука Лизы замирает, закрывая грудь. И это странно, потому что сводить лопатки и выставлять вперед то, что она считает удачным, – один из подсознательных приемов соблазнения. С другой стороны – Хаус ведь пришел не соблазняться, правда?
- Что случилось, Хаус? – Сдвинуть брови, наклонить голову вправо, убрать руку с мокрой груди, а то слишком уж беззащитен жест.
- Комар… - невнятно говорит Хаус, и Лиза пугается, как всегда, когда лучший на свете диагност не находит слов.
- Что случилось? – повторяет она тихо, и в то же мгновение догадывается. «Розовый вибратор», - отчетливо и бредово звучит у нее в голове, и Лиза встряхивает распущенными волосами.
Она делает шаг назад, а он пытается втолнуть ее в коридор, но теряет равновесие из-за одновременности их движения. Она хватает его за плечи, удерживая, а он локтем захлопывает входную дверь.
- Где твоя трость? – спрашивает Лиза, стаскивая с Хауса мотоциклетную куртку и внимательно следя, как она падает на пол.
- Уилсон спер… – врет Хаус, дергая вверх трикотажную мокрую кофту Кадди. – Он фетишист, много лет влюблен в меня и теперь, наверное, дрочит на нее.
- Лжец и бесстыдник… – говорит Кадди, одной рукой расстегивая ремень на джинсах Хауса, а другой таща его в спальню. Хаус идет за ней, сильно хромая и держась за ее голую шею.
- Уилсон-то? Да, это точно. Даже предположить не могу, что ему еще может прийти в голову – это слишком извращенно, - бормочет Хаус, помогая Лизе снять с себя футболку.
- Ты… - говорит Кадди, расстегивая лифчик, и, поведя плечом, разрешает Хаусу сорвать его и бросить назад, в коридор.
- Я не бесстыдник, я очень скромен. Очень, - убеждает Хаус, сталкиваясь с пальцами Кадди на своей ширинке. Кадди расстегивает один болт, Хаус следующий, дальше снова очередь Кадди.
- Ты самый… – Лиза не успевает договорить, потому что Хаус, крепко удерживая одной рукой затылок, целует ее, царапая. Другая рука Хауса обнаглела настолько, что трет Кадди между ног сквозь светлые брюки. Кадди кажется, что Хаус сейчас почувствует, насколько она мокрая прямо через двойной слой ткани, и почему-то очень важно не допустить этого. Не отрываясь от губ Хауса, Кадди расстегивает молнию и дергает свои брюки вниз. Брюки послушно падают, и Кадди переступает босыми ногами через штанины. В список необходимых дел Кадди мысленно вносит: «Понять, в какой момент слетели тапочки».
- Снимай! – требовательно говорит Лиза прямо в рот Хаусу, таща вниз его джинсы, обнажая бедра, ноги, шрам. Хаус отрывается от губ Лизы и тянет джинсы вверх.
Ерунда какая-то. Как же они будут трахаться, если Хаус собирается остаться в штанах? Лиза на всякий случай втягивает и так плоский живот, и, собственно, именно эта попытка казаться красивей, промывает ей мозги.
Под недоуменный взгляд чертовых синих глаз она резко опускается на колени, дергает джинсы зазевавшегося Хауса, спуская их до самых щиколоток, попутно отмечая, что он вперся ботинками на ее светлый палас, и отчаянно прижимается губами к шраму.
Удары сердца и спазмы внизу живота отмечают время. Проходит много, и Лиза начинает нервничать. Она целует шрам, весь этот большой, гадкий, красно-синий рельефный шрам, она водит по нему подушечками пальцев, разглаживая после каждого поцелуя. Она касается его языком, а затем лижет ногу Хауса чуть выше шрама, сравнивая вкус – почему-то кажется, что он должен быть разным, и он действительно разный – кожа шрама почти безвкусна.
Сверху раздается хриплое дыхание и шепот. Кадди сначала не понимает, что говорит Хаус, поэтому поднимает лицо. Голова Хауса запрокинута, глаза закрыты, и он шепчет: «Выше…»
«Хорошая девочка!», – восхищенно говорит себе Лиза, не веря, что получилось. И опускает глаза на пах Хауса. Темно-синие боксеры натянуты, и большой член Хауса под тканью – как барельеф.
Лиза Кадди удивляется, что помнит его.
Она кладет ладонь поверх трусов и чувствует, какой он горячий. Чувствует пульсацию, чувствует нетерпение. Хаус прижимается к ладони, толкает ее членом, и Кадди восхищается искренности этого жеста. Похоже, она думала, что Хаус в постели тоже будет язвить
Похоже, она не ошибалась.
- Черт, Кадди… Мы не в музее… И тебе не нужно писать на него резолюцию! Прекрати на него пялиться, ради Уилсона, который сейчас, наверное, сделал с моей тростью что-нибудь ужасное!
Кадди фыркает, и милосердно снимает с Хауса трусы, окончательно стреноживая его в районе щиколоток. Красивый член покачивается перед губами. Она садится на кровать, кладет ладони Хаусу на бедра, рывком двигая к себе, и берет его в рот.
Вот где сосредоточен весь вкус Хауса! Кадди насаживает свой рот на член, словно опускается на него сама, промежностью. Она двигается медленно, плавно, без рывков, просто заглатывая так глубоко, как только может.
Вот уже головка коснулась корня языка, вот проскользнула в горло… Лиза позволяет себе сделать гортанью глотательное движение, и Хаус шипит, как от боли. Член двигается еще глубже, вот уже все, глубже Кадди не сможет, и чтобы не лишать Хауса дальнейших ощущений, она стонет. Стенки горла вибрируют, и Хаус мычит, сдерживая звук и себя, чтобы не дернуться, не сделать ей больно, плохо, неприятно. Лиза отчетливо чувствует его заботу и усмехается ситуации, в которой она проявляется. Новая вибрация вытягивает из Хауса очередной стон, и Лиза, не удержавшись, начинает двигать головой, сосать, сжимать губы, танцевать языком по стволу члена. Она стискивает его одной рукой, дожимая, добавляя трение.
Не очень понимая, что делает, Лиза запускает в трусы руку и дотрагивается до клитора. Мозг отмечает огромное количество выделившейся смазки, и замолкает, поняв, что диагностика не нужна.
Хаус замирает, отстраняется, дергает ее за плечи вверх и впивается в губы. Лиза чувствует какое-то движение, и понимает, что он снимает ботинки не расшнуровывая, наступая на задники.
Проходит минута, и голая Кадди стоит перед голым Хаусом и тяжело дышит. Она видит сомнение в его глазах, она видит контроль, она видит страх.
Ей смешно: он думает, не стоит ли остановиться, пока они не сделали чего-то непоправимого.
Ей смешно: для мужчины это еще не секс, если женщина отсосала.
Она передвигается и толкает Хауса на кровать. Он смотрит на нее горящими глазами и снова не знает, что говорить. Она садится верхом на его бедра и начинает гладить. Пальцами, ладонями, губами, – все, до чего дотягивается. Все, кроме члена.
Лиза Кадди пытается вспомнить, сколько ему лет, и не может.
Лиза Кадди любуется широкой грудью, рельефными плечами, впалым животом, сильными руками. Она помнит его член, но не помнит, как выглядело его тело тогда, сто пятьдесят тысяч лет назад.
Он сползает ниже, легко, как пушинку, приподнимает ее над собой и… И.
Лиза стоит на коленях, судорожно стараясь не сжать бедра, потому что язык Хауса кружит по клитору, полируя, два пальца Хауса у нее внутри, они толкаются, крутятся, и от щетины горит промежность, и это так хорошо, что Лиза кричит.
Она хочет съязвить что-нибудь про рот Хауса и то, как его затыкать, но понимает, что время драк будет позже.
Ей мало, мучительно мало, и она толкает его снова. Крепко обхватив член, Лиза направляет его в себя, замирая от ощущений, чувствуя себя впервые хозяйкой положения, и понимая, что виной тому больная нога Хауса и сверху он просто не сможет.
Она опускается до конца и победно смотрит на Хауса, но он тяжело дышит, у него зажмурены глаза, его руки мечутся по ее бедрам, поднимаются выше, стискивают грудь.
Лизе Кадди стыдно за то, что она до сих пор играет и считается.
Она двигается на нем, она плавится на нем, она ведет, пока он не подхватывает ее под ягодицы, и не задает темп. И она доверяет ему, как всегда. Как в больнице, как начальник подчиненному, от которого зависит его, начальника, будущее. От которого зависит жизнь. Много жизней.
С рыком он переворачивается, увлекая ее за собой. Кадди неуютно на боку, она не видит его лица, а значит, даже не может контролировать его эмоции, но он входит так глубоко, задевая внутри сосредоточение напряжения, что Кадди матерится. Тут же голос Хауса над ее ухом сообщает:
- О. Какие слова… Главврачу не следует знать такого, я буду тебя шантажировать…
- О. Именно этим? – Кадди пытается быть саркастичной, но задыхается при каждом толчке. Она дергается ему навстречу, его рука обнимает ее, а кисть ложится на лобок. Средний палец чуть надавливает предательскую точку на поверхности, и точка внутри посылает оргазм во все тело, в каждую мышцу, в каждый орган, в каждую клеточку. Лиза отпускает плененный крик, и слышит его отражение голосом Хауса. Он теряет контроль, упираясь лбом в ее мокрый затылок, он двигается так сильно и быстро, что Лиза успевает поймать отголосок своего оргазма, последнюю волну, и пустить ее на второй круг.
А потом она лежит в кольце его рук, и пытается понять, какое сегодня число.
- Грег…– Голос спотыкается на непривычном обращении. Так звала его только Стейси. Кадди мотает головой, сдувая кудрявую прядь с лица. – Хаус… Какое сегодня число?
- У тебя завтра месячные. Безопасно. – Лизе требуется намного больше времени, чтобы понять, про что он, чем она потратила бы, будучи одетой. Снова выяснять, откуда ему известен ее цикл, не хочется. Кажется, было какое-то объяснение.
- Бывают… проблемы в любые дни. – Кадди не может себя заставить сказать: «беременность». Не может сказать: «ребенок». Не может: «оплодотворение». Кадди молчит и слушает его дыхание.
- Ну, в этом случае все в порядке. Тебе же именно это и надо.
Кадди понимает, что она уничтожена. Ее нет. Ни как женщины, ни как администратора госпиталя. Он… Хаус… просто помогал ей?
- Эй! – Хаус невежливо и грубо трясет ее за плечо. – Эй. Не напрягайся. Не фантазируй. Не придумывай. Не лезь в мою голову. Знаешь же, что бесполезно… – Он хмыкает так знакомо… Она уже забыла за этот час, как он умеет.
- Я хотел, - говорит Хаус. И то, как неуверенно и тихо звучит его голос, вытягивает, как леской, из Лизы смех. Она смеется над собой. Она снова все выдумала.
Лиза Кадди думает: «Если он останется на ночь, то все в порядке. Все хорошо. Если он уйдет, я разрешу себе реветь». Лиза Кадди договаривается сама с собой.
Грегори Хаус целует Лизу в макушку, шумно вертится, нагло устраивая больную ногу у нее на животе, и сонно говорит:
- Мамочка, можно я завтра не пойду в школу?
И засыпает.