Добавлено (09.08.2013, 22:49)
---------------------------------------------
К удивлению Хауса, с места поднялась и, играя бёдрами, прошествовала к лобному месту Эмбер.
- От обвинения — Эмбер Волакис, насильственная, несвоевременная, судима, оставлена в чистилище без объявления срока, по отношению к подсудимому — подчинённая, спаситель, спасаемая, объект жалости, объект зависти, объект вожделения, объект интереса, объект...
- Стоп-стоп-стоп! Но почему? - изумлённо спросил альбинос. - Мы все привыкли, что обвинителями выступают невинные жертвы, враги...
- Таких не нашлось.
- Но все эти души в зале... Среди них ведь и его пациенты...
- Очень мало. Большинство его пациентов живы.
- Это мои пациенты, - подал голос Джеймс. - И они в основном на стороне защиты.
- Странно, что ваша...гм... девушка на стороне обвинения. Ведь, насколько я понял, это не она, а вы затаили на него обиду за её смерть, да и, к тому же, мы, помнится, уже обсудили это на вашем собственном процессе. Тогда как на процессе самой Эмбер этот вопрос даже не всплыл. И, тем не менее, вы — свидетель защиты. А она...
- Я не поэтому выступаю за обвинение, - перебила председательствующего Эмбер. - Я выступаю, как и.о. его подсознания. Такого человека, как Хаус, никто не обвинит вернее собственной совести.
- Это правда, - подтвердили снизу. - Отвода не будет.
И тут же чаши весов дрогнули и пришли в равновесие.
- Ого! Белый шар! - восхитился альбинос. - А мы ещё и не начали. Процесс обещает быть интересным.
- Итак? - председательствующий побудительно взглянул на азиата.
- «Я Господь, Бог твой; да не будет у тебя других богов пред лицом Моим.
Не делай себе кумира... бла-бла-бла... Не поклоняйся им и не служи им, — монотонной скороговоркой зачитал секретарь. - Бла-бла-бла... соблюдающим заповеди мои».
- Виновен. - едва заметно повела плечом Эмбер. -. агностицизм средней тяжести в особо извращённой форме.
- Что вы можете показать по данному вопросу, судимый?
- «Верю, ибо абсурдно». - процитировал Хаус. - Не про меня.
- То есть, вы и сейчас продолжаете пребывать в агностицизме? - альбинос поднял брови с такой убийственной иронией, что у доброй половины зала высыпали мурашки, не смотря на бесплотную сущность. Но не у Хауса.
- А кто мне даст гарантию, что вы — не галлюцинаторный синдром? Не порождение предсмертной агонии мозга? Не проявления наркотического делирия, наконец?
- Гм... - сказал альбинос. - Суть веры как раз и заключается в том, что...
- Не про меня. - снова решительно отрезал Хаус.
- Виновен? - с сомнением спросил альбинос, задирая голову куда-то вверх.
Весы дрогнули и накренились.
- Чёрный шар! - выдохнул кто-то из публики — Хаусу показалось, что это Катнер.
- У защиты будет, что добавить?
- По этому вопросу — нет, - с сожалением вздохнул Джеймс.
- Слабак, - насмешливо заметила с места Тринадцатая.
Кто-то на переднем ряду затряс вытянутой рукой.
- Нельзя не верить в того, с кем берёшься спорить! - выкрикнул с места Катнер. - И ещё он отсоветовал Чейзу разубеждать в вере послушницу! Это ведь был поступок, который на мельницу Главного воду льёт, разве нет?
- А парень тот был обманщиком!
- И ещё монашка... Помните про монашку?
- А ту, раковую-то, он всё-таки разуве-е-ерил!
Души азартно загомонили, переругиваясь.
Альбинос громко постучал по столу чем-то напоминающим ключ от автомобиля.
- Без выкриков с мест. За неуважение к суду буду выводить.
- От райских врат, - уважительно кивнув на ключ, шепнул Джеймс на ухо своему подзащитному.
- А чего какой мелкий? Какой же там замок?
- Обычный, врезной. А ты что, думал райские врата на амбарный замок запирают?
Хаус, который об этом как-то не думал, пожал плечами и постарался снова прислушаться к процессу.
Давала показания с места какая-то свидетельница, и Хаус не сразу узнал её, и только по ностальгической улыбке Джеймса вспомнил, откуда знает это узкое личико с детскими глазами и лёгкие волосы. Пациентка Уилсона — кажется, Грейс...
- ...но там, и действительно, не было божественного вмешательства, - слабым голоском объясняла Грейс. - Просто мальчик заразил меня герпесом, и это называется... как, доктор Хаус?
- Антагонизм по патогенезу, - подсказал с готовностью Джеймс. - Опухоль уменьшилась в результате воздействия вируса, и мой подзащитный понял это.
- И, как результат, сразу два разуверившихся. - ехидно заметили снизу.
- Я не разуверилась, - возмущённо пискнула Грейвс. - Я только поняла, что глубокая вера в бога и глупая вера в чудо не имеют между собой ничего общего.
Весы дрогнули, и верхняя чаша снова поползла вниз.
- Это соревнование, кстати, закончилось, насколько я знаю, вничью, - сообщила Эмбер. - Доктор Чейз вёл турнирную таблицу.
- Белый шар! - провозгласил альбинос, наблюдая за выравниванием весов.
Хаус уже заметил, что слова защитника, а также идущий сверху громовой глас — очевидно, божий - награждает его всё больше чёрными шарами, тогда как Эмбер и преисподняя, скорее уж, стараются обелить. «Должно быть, это закономерно, - подумал он, - если вспомнить, куда нас обыкновенно приводили благие намерения Уилсона».
- Переходим к следующей заповеди: «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно; ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно».
- О, господи! Вы мне и это шьёте? - возмутился Хаус.
- Чёрный шар! - торжествующе заржали снизу.
- Разве призывать Бога в свидетели чужого идиотизма — это напрасно? - удивился Хаус. - В конце концов, идиоты — его недоработка.
Альбинос постучал ключом:
- Судимый, вы проявляете неуважение к высшему суду. Это недопустимо.
- О`кей, прошу прощения. Никаких недоработок — Бог их нарочно плодит.
Джеймс пихнул его ногой.
- То есть, если я промолчу, то вроде так и не думал? - уточнил Хаус.
- Думать и говорить — не одно и то же даже на этом суде, - зашипел Уилсон.
Председательствующий снова постучал ключом от райских врат по столу:
- Прошу ограничиваться комментариями строго по существу. Продолжим чтение обвинительного заключения. Итак: «Помни день субботний, чтобы святить его. Шесть дней работай, и делай всякие дела твои; а день седьмой — суббота - Господу, Богу твоему: не делай в оный никакого дела...»
- По второй части я полностью невиновен, - подал голос Хаус. - В голову не приходило работать по выходным.
- Врёт. Только за последний год работал восемь выходных в больнице и три думал о деле дома, - там, внизу, по-видимому, вели статистику земных поступков Хауса очень досконально.
- Думать — не считается. - возмутился Хаус. - Я не могу не думать. Эта функция не отключается по выходным.
- Отключается, - улыбнулась Эмбер. - при помощи бурбона и викодина квантум сатис. Он это проделывал только за последний год пять раз.
- Да на годовщину твоей же смерти, зануда! И вот его! - Хаус ткнул большим пальцем через правое плечо в сторону местанахождения своего защитника.
- Хаус, я очень ценю твою скорбь, - снова зашипел Джеймс. - Но не мог бы ты не пререкаться с судом?
- Мне кажется, - мурлыкающим голосом проговорила одна из девиц — та, что показалась Хаусу похожей на Кэмерон, - прения по этому вопросу можно опустить. Судимый придерживался - и не скрывает это — скорее, атеистических взглядов, было бы странно с его стороны, посвящать каждый седьмой день тому, кого, по его мнению, не существует.
- Уилсон, - Хаус, вдруг задавшийся вопросом, чуть подпихнул в бок своего защитника. - А эти, которые судят... они — кто?
- Асклепий с дочками.
- Че-го? - у Хауса от удивления отвисла челюсть.
- Чему ты удивляешься? Ты же врач — это твоя основная сущность. У меня, между прочим, за председателя Гуань-Инь была...
- Круто! Уилсон... если это Асклепий, почему он такой... бесцветный?
- Выхолощен. Сам знаешь, искусство медицины давным-давно бизнес подмял. Вон хоть Воглера вспомни.
- А почему он в бейсболке?
- А почему он должен быть в цилиндре? Тише!
- …снимается за недоказанностью, - донёсся до них конец фразы председательствующего Асклепия. - Ладно, - он простецки подмигнул секретарю. - Поехали дальше.
- «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле», - вычитал секретарь очередную заповедь.
- С двенадцати лет отца ненавидел, - съябедничали из преисподней.
Очередной чёрный шар рухнул на чашку весов — их уже существенно перекосило. Публика загомонила.
- Это не его отец! - с места выкрикнул Катнер.
- Не суть, - отрезала Эмбер. - Он его воспитывал.
- Значит, так воспитывал!
- Нормально воспитывал, без битья.
- При чём тут вообще битьё?
- Так позовите его отца - пусть он сам скажет, - кажется, это был голос Тринадцатой.
- Вызовите отца!
- Пригласите его отца!
- Как представитель защиты судимого, требую допроса свидетеля Джона Хауса, - подал голос Джеймс, теребя себя за ухо так, словно хотел его оторвать.
Очередной хлопок с лёгким облачком озона Хауса уже не удивил.
- Я здесь, - Джон Хаус приосанился, медали на груди металлически звякнули.

Добавлено (09.08.2013, 22:50)
---------------------------------------------
- Вы вызваны для дачи показаний по делу вашего сына Грегори Хауса. - сообщил скрипучим голосом секретарь, и Хаус всерьёз задумался, не носит ли он имя Ибн Сина.
Джон закашлялся.
- Обвиняется по четвёртой заповеди, неисполнение с отягчающими обстоятельствами, - зачитал с листа Ибн Сина. - Что вы можете показать по делу о несоблюдении Грегори Хаусом четвёртой заповеди, полковник?
- Где там отягчающие-то? - снова с места проворчал Катнер.
- Да-да, я протестую! - спохватился Джеймс. - Отягчающих не было.
- Поднял руку на отца в девятнадцать лет, - глас снизу дал понять, что никаких белых пятен не будет.
- Да ты что! Это правда? - ахнул защитник.
- Надо бы быть в курсе дела, за которое взялся, а, Джеймс Уилсон? - поддел всё тот же «нижний» голос. - Похоже, вы очень мало знаете о своём подзащитном.
Джон Хаус на трибуне и Джеймс Уилсон у правого плеча судимого дружно и густо побагровели:
- Строго говоря, это не было рукоприкладством... - проговорил, наконец, полковник.
- А с вашей стороны? - снова выкрикнули из публики — по голосу, вроде, Тринадцатая.
- Я прошу свидетеля обвинения дать пояснения по делу, - слегка заикаясь, выдавил всё ещё красный, как помидор, Джеймс.
- Протестую, - спокойно сказала Эмбер. - История известная. Суд располагает материалами. Остальные могут снять ментальный рисунок. В деле замешана миссис Блайт Хаус, ныне живущая, а согласно пункта тысяча восемьсот двадцать девятого порядка семь-ноль-девять-ноль, подробности историй, в которых замешаны живые, не могут быть трактуемы однозначно до смерти таковых и, следовательно, не могут рассматриваться ни в качестве обвиняющих, ни в качестве оправдывающих судимого.
- Согласен, - Асклепий опять постучал ключом. - Вопрос об отягощении снимается. Остаётся простое несоблюдение.
- По собственным словам судимого, он ненавидел отца настолько, что всячески избегал контактов с ним и даже не хотел присутствовать на его похоронах, - зачитала с появившегося внезапно в её руках свитка пергамента Эмбер. - Хаус, это правда?
Впервые за время судебного заседания Хаус слегка побледнел и опустил голову.
- Разрешите реплику, - в зале поднялась рука седоватого худого мужчины с таким же браслетом на руке, как у Джеймса. Хаус не узнал бы его, если бы не австралийский акцент. - Я прошу принять во внимание, что и означенный Джон Хаус не присутствовал в зале, пока его не пригласили, так что их обоюдное нежелание отдать последний долг может быть опущено по взаимозачёту. С другой стороны, я не думаю. Что смерть отца оставила судимого равнодушным. Мой сын тогда сказал: «Что бы там Хаус ни говорил, думаю, что ему очень плохо». И он был прав. А слова... Да боже мой, кто же по-настоящему верит словам!
- Спасибо, доктор Чейз, - с чувством поблагодарил Джеймс, тогда как Хаус только бросил взгляд искоса. - Вы выразили мою мысль. Что бы Хаус ни говорил, он по-настоящему никогда не нарушал четвёртой заповеди. Он уважал своего отца и не хотел доставлять ему повода сожалеть о сыне. Кто виноват в том, что требования Джона Хауса не учитывали особенностей личности Грегори Хауса? И он испытывал раскаяние в тех недобрых чувствах, которые...
- Слушай, - потерял терпение судимый. - Чем слушать всю твою чушь, я лучше лишний чёрный шар получу, клянусь.
- Судимый, - повысил голос председательствующий Асклепий. - Просто ответьте на вопрос: вы считаете, что вами исполнена четвёртая заповедь или нет? Суд учтёт ваш ответ — и никакие иные обстоятельства. Итак, вы должным образом исполняли четвёртую заповедь и почитали своих отца и мать?
- Нет, - хрипло, но твёрдо ответил Хаус.
- Белый шар! - взревел зал, видя, как снова качнулись чаши весов.
- Эй, - шёпотом окликнул Хаус своего защитника. - А ты говорил, раскаяние на отношение суда не влияет...
- Все врут. - усмехнулся Джеймс. - Осталось пять пунктов, Хаус. Это уже быстро. Под пятым пунктом, кажется «не убий»...
- Судимый, случалось ли вам лишать человека жизни? - спросил Асклепий.
- Конечно. Я же врач.
- Я имею в виду преднамеренное убийство, а не врачебную ошибку.
- А где проходит грань? Всегда ли можно быть уверенным, что подсознание не подталкивает разум в определённом направлении?
- Всегда можешь быть уверенным, что подталкивает, - любезно просветили из преисподней. - Даже не сомневайся.
- Эвтаназию считать?
- При эвтаназии врач исполняет последнюю волю больного. - заметил задумчиво защитник Джеймс. - А разве последняя воля — не священна даже и здесь?
Что-то в его последних словах явно насторожило Хауса. Его взгляд вдруг остекленел. Он словно на миг отключился от происходящего. «Я его осенил? - изумлённо подумал Джеймс. - Симптомы похожие, но... Что бы это значило?»
- Весы в равновесии, - указала одна из заседательниц, Гигиея или Панацея — не суть; размер груди у них был примерно одинаковый.
- Видимо, ответа на этот вопрос не знает никто, - заметила вслух Эмбер.
- Убийство — смертный грех, - неуверенно заметил Джеймс. - Хотя...
- Слушай, - пихнул его Хаус, - ты меня вообще защищаешь или топишь?
- Ещё не разобрался? - взгоготнула преисподняя. - Он всю жизнь именно это только и проделывает. Тебе пора понять, на чьей он стороне.
- Я — на стороне Хауса! - обиженно взвился Джеймс. - Я всегда за него, что бы вам там ни казалось! Я даже против него за него!
- Эй!- продолжал веселиться тартар. - Кто-нибудь понял вообще, о чём он.
- Я понял, понял, - Хаус успокаивающе похлопал разволновавшегося Джеймса по плечу. - Всё в порядке, расслабься.
- Убийство — смертный грех! - убеждённо крикнул Джеймс. - Но мы... мы все это делаем! Но не обсуждаем! Мы играем в игру — говорим иносказательно или вообще никак! И он, - Джеймс ткнул пальцем в небо, - поступает точно так же. Всегда.
- Легче-легче, - постучал по столу Асклепий. - Уж кто-кто, а Он, как создатель, имеет на это полномочия.
- А он, - указал на Хауса Джеймс, - тоже имеет! Он спасает жизни. И даже в тех случаях, когда Бог напортачил. У них было три-три. Никто не выиграл.
- Я боюсь, ты сейчас огребёшь, - негромко проговорил Хаус.
- Плевать. Видишь же, весы неподвижны. Они не могут договориться по этому вопросу даже между собой.
Хаус благоразумно не стал уточнять, кто такие эти «они».
- В таком случае, вопрос снимается. Высокие стороны... гм... - Асклепий закашлялся. - Я имею в виду, высокая и низкая стороны не возражают?
- Возражений нет, - грянуло сверху. - На судимого оказывали давление при совершении деяний по несоблюдению заповеди, наказуемых мучениями собственной совести, что может расцениваться, как смягчающие обстоятельства, и если суд придёт к выводу, что решение каждый раз опиралось на позитивную мотивацию, а не было спровоцировано неуважаемым оппонентом путём физического контакта, в просторечии именуемого подталкиванием...
- Да пошёл ты, - скучно буркнуло снизу. - Не возражаю. Что-то затянули вы сегодня заседание, голуби. Пора бы закругляться. Что там у вас дальше по прейскуранту? Перепихон?
- Заповедь о прелюбодеянии или, как выражается господин Средоточие Тёмных Сил Вселенной, «Перепихон», - послушно объявил секретарь.
- Хаус даже голову пригнул от грохота посыпавшихся на «чёрную сторону» шаров. Правда, это не были полноценные шары — скорее, маленькие шарики, вроде теннисных, и, по всей видимости, такие же лёгкие, но их оказалось много, что снова сказалось на положении чашек весов.
- Вы мне льстите. - заметил судимый, косясь на этот шаропад.
- Всё точно, - возразил Асклепий. - Здесь ошибок не бывает.
- Это ведь за все годы, - виновато шепнул Джеймс.
- По-моему, у вас опять в терминах расхождение. Вы называете прелюбодеянием сексуальную связь вне брака, ведь так? Или сексуальную связь, не освящённую церковью?
- Вау! - фыркнула Эмбер. - Это не вам тут льстят, Хаус. Это вы себя недооцениваете. Шары только за секс без любви, всё остальное — дискутабельно.
- Тогда они не чёрными, а серыми должны быть, причём на обе чаши. Любовь — понятие абсолютное только для прыщавых подростков.
- И опять врёте, - с удовольствием сказала Эмбер. - Вы так не думаете.
- Ложь — наказуема! - зычно напомнил голос с «горних высей». - Ещё один чёрный шар.
- Поздравляю, - растерянно пробормотал Джеймс, косясь на весы, - Ты уже себе на вечные муки заработал.
- Можно подумать, я к этому усилия прикладывал!
- Между прочим, следующая заповедь «Не кради».
- И что?
- И тебе припомнят запрятанные под листья салата бифштексы.
- Но ведь ты их всё равно оплачивал.
- Полагаешь, то, что ты залезал в мой карман, а не в чей-то ещё, тебя оправдает?
- Зависит от того, - вмешался председательствующий, - насколько добровольным было в этих случаях ваше желание быть обкраденным. Это легко выяснить. Если вы добровольно делились с судимым, чёрного шара не будет. Если же...
Он не успел договорить — чёрный шар рухнул на чашу весов, публика — и даже Эмбер — дружно и трагично ахнула.
Впервые с момента начала судилища лицо Хауса явственно побледнело. Ничего не говоря, он повернулся и посмотрел своему защитнику прямо в глаза.
- Это неправда. - ошеломлённо прошептал Джеймс. - Это неправда! - заорал он в следующее мгновение. - Я хотел этого, всегда хотел! Я хотел, чтобы он крал у меня еду и одалживал деньги без отдачи! Я... я жил этим! Зачем же вы лжёте — ведь вы же Высший Суд!
- Но тебя это раздражало, - виновато проговорил Хаус. - Может быть, здесь это считается?
- Меня это не раздражало — я притворялся, что меня это раздражает. Мне это нравилось, потому что я казался себе лучше. Великодушнее, правильнее. Я обманывал себя, льстил себе, а ты давал мне такую возможность, потому что... потому что ты любил меня!
Странное дело — чёрный шар оставался на месте, он никуда не делся, но отягощённая им чаша весов вдруг дрогнула и приподнялась.
- А это что значит? - бесцеремонно спросил Хаус, указывая на неё пальцем.
- Чистота побудительного мотива не отменяет дурного поступка и не делает чёрного белым, - пояснил ровным голосом Асклепий. - Но существенно изменяет его тяжесть, как видите.
- То есть, это не значит, что он, - Хаус дёрнул подбородком в сторону Джеймса, - сказал правду? Это только о моих мотивах говорит — не о его, ведь так? - он снова попытался перехватить взгляд Джеймса, но Джеймс отвернул лицо.
- Не отвлекайтесь, - мягко попросил председательствующий. - Это не его суд.
- Но мне это очень важно. Неужели я не могу узнать даже теперь, после смерти?
- Узнать — нет. Вы можете поверить ему. Или не поверить. Точно знать могут только оппоненты, - и Асклепий выразительно возвёл глаза, а потом потупил.
- Осталось совсем немного, - секретарь, кажется, впервые взглянул на Хауса с какой-бы то ни было эмоцией. И этой эмоцией было сочувствие. - «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего».
- Попросту не ври, - растолковал Асклепий.
- Все врут.
- Вы могли бы стать исключением. У вас были для этого все задатки.
- Моя правдивость сделала меня несчастным.
- Несчастным вас сделало кое-что другое. Вы нарушили последнюю, девятую, заповедь — и этим навредили себе.
- Я чрезмерно завистлив? - кажется, Хаус удивился всерьёз. - Насколько я помню, девятая заповедь как раз о зависти - «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего».
- Волов и ослов мало, кто желает, - с улыбкой заметила со своего места Эмбер. - Вы пожелали чужого счастья. Хаус, счастья, которое вам — лично вам — никак не подходило. Вам нужно было искать своё, а вы стали лепить себе «как принято» и вместо счастья слепили... - она усмехнулась, - замок из сырого песка. Который смыло первой же волной житейского моря.
- Здесь виноват не он, - поднял голову Джеймс. - Его песочный замок всем не давал покоя. С самого его детства - полковник поправит меня, если я не прав — его пытались то тянуть, то сжимать, как на прокрустовом ложе, подгоняя под стандарт. И я тоже делал это, уверенный в своей правоте, в том, что самому Хаусу будет лучше, если его