Фан Сайт сериала House M.D.

Последние сообщения

Мини-чат

Спойлеры, реклама и ссылки на другие сайты в чате запрещены

Наш опрос

По-вашему, доктор Хауз сможет вылечится от зависимости?
Всего ответов: 12395

Советуем присмотреться

Приветствую Вас Гость | RSS

[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · FAQ · Поиск · RSS ]
Модератор форума: _nastya_, feniks2008  
Форум » Фан-фикшн (18+) » Хауз+Уилсон » У АНГЕЛОВ ХРИПЛЫЕ ГОЛОСА. (будет макси лоскутного типа о хилсоне в Мексике он-лайн)
У АНГЕЛОВ ХРИПЛЫЕ ГОЛОСА.
tatyana-ilina-61Дата: Четверг, 19.08.2021, 18:00 | Сообщение # 586
Окулист
Награды: 0

Группа: Персонал больницы
Сообщений: 148
Карма: 56
Статус: Offline
Спасибо за долгожданную проду! heart
 
hoelmes9494Дата: Суббота, 04.09.2021, 15:57 | Сообщение # 587
фанат honoris causa
Награды: 0

Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
В своём кабинете Дига стоял, повернувшись лицом к окну, и на шаги Хауса даже не оглянулся – только проговорил бесцветным очень спокойным голосом – всё так же обращаясь к заоконному пейзажу:
- Итак, вы это сделали…
Хаус даже не стал унижаться до игры в непонимание – тем более, что перед Дига на подоконнике лежал раскрытый аптечный журнал.
Он прошёл в кабинет, взял стул и, развернув его спинкой вперёд, уселся верхом – так, что спинка частично отгораживала его от Дига.
- Вы же понимаете, что если этому делу дать ход, вы сядете? – всё так же монотонно спросил исполняющий обязанности главного врача.
- Или вы – хороший психолог, - проговорил задумчиво Хаус, - или у вас здесь стукач. И поскольку вы фактически войти не успели, то, скорее, второе…
- Ещё может такое быть, что я хороший онколог, - Дига, наконец, повернулся к Хаусу лицом, и тот увидел, что, в отличие от тона, лицо у него совсем не равнодушное и даже не сердитое. – Коста Бола не должен был умереть. Не сегодня. У него ещё оставался невыработанный ресурс.
- Этого знать точно никогда нельзя, - возразил Хаус. – Я тоже хороший врач, и знаю, о чём говорю. Не онколог, правда, но в целом получше вашего.
- Что и обидно, - вздохнул Дига. – Вы – отличный врач. Вы даже гениальный врач, Хаус, но у вас совершенно невозможный моральный кодекс – и видите, куда вас это привело. Вы – нелегал с больным, умирающим другом на руках – тоже нелегалом, но нелегалом не из-за него самого – из-за вас, с реальной возможностью лишения свободы – я уж не говорю о лицензии. У вас нет будущего, а между тем вам всего... Сколько вам? Пятьдесят пять? Шесть?
- Пятьдесят два. Вы собираетесь меня наставлять на путь истинный или сажать в тюрьму? Вы уж определитесь.
- Вот аптечный журнал, - проговорил Дига, показывая Хаусу гроссбух. – Доктор Дайер приписал сюда лишнее количество наркотика, вполне достаточное для эвтаназии – вы же умеете считать?
- У каждого введения – чёткие показания, - сказал Хаус.
- На первый взгляд да. Видимо, доктор Дайер тоже хороший врач... Вот видите, - вдруг неожиданно, даже поразив этим Хауса, улыбнулся Дига. – Мы с вами тут все специалисты прямо как на подбор – один другого лучше. Вы совершенно правы: на первый взгляд ничего такого в глаза не бросится. Но я успел узнать, как доктор Дайер назначает «А-лист». Для других это незаметно. Но я абсолютно уверен, что он этих назначений не делал, а выписал их задним числом, чтобы покрыть перерасход препарата.
- Ну, хорошо, допустим, Дайер списал препарат. А я-то тут тогда при чём? – провокационно спросил Хаус. – Вы сами говорите: приписки сделал Дайер. А тут перед вами торчу почему-то я, а не он. А?
Дига покачал головой, и снова улыбнулся – странно, но, похоже, этот разговор доставлял ему удовольствие.
- Если бы морфий использовал Дайер, записи в журнале были бы сделаны вашей рукой. В этом отношении вы придерживаетесь строгой очерёдности, Диоскуры. Сошествие в ад обязательно, но порядок строго соблюдается. И сейчас для этого не время Дайера. Он, как и Бола, ещё не исчерпал свой ресурс.
- Значит, всё-таки психолог, - утвердительно сам себе кивнул Хаус.
- Увы, ещё и ваш босс. И закончить историю только психологическим экзерсисом просто не имею морального права. Доктор Экампанэ, вы уволены.
Уилсон в ординаторской не усидел – ждал в коридоре прямо под дверями кабинета Дига.
- Что? – быстро спросил он, подаваясь вперёд, словно, как в футболе, собрался ловить ответ Хауса на корпус.
- Я здесь больше не работаю, - сухо сказал Хаус.
- А я? – Уилсон ткнул себя в грудь большим пальцем.
Хаус пожал плечами:
- Поди спроси. Наверное, тоже – это же ведь ты подделал запись в аптечном журнале.
Он чувствовал сильную усталость – такую, что лечь бы прямо здесь, в коридоре, на пол, подтянуть колени к подбородку и закрыть глаз, ни о чём не думая.
- Ну, в принципе, - сказал Уилсон. – Мы ведь и договаривались до Нового года. Новый год завтра. Так что если он ещё и заплатит… - в его словах прозвучала слегка вопросительная интонация.
- Не знаю, не спрашивал.
- Ну, и чёрт с ним. Могло быть хуже. Хаус… поедем домой, а?
- Рано. Обратный автобус в десять…
- Да нет, - чуть поморщился Уилсон. – Я не про отель говорю… Домой. В Принстон.
- В тюрьму? – равнодушно уточнил Хаус.
- Да ты и здесь сядешь – долго, что ли, тебе, - горьковато усмехнулся Уилсон. – Странно мы последнее время живём – какое-то сплошное «дежа-вю». Я себя персонажем пьесы чувствую, и как будто финал заранее знаю… Слушай, давай, что ли, сегодня выпивки возьмём, закуски хорошей? Новый год всё-таки…Рождество, ханука – это, положим, сегрегация по признаку пантеона, и ты всегда ерепенишься за права атеистов, но Новый год – это просто Новый год.
- Праздновать, потому что ещё на год состарились? Это – повод?
- Иногда - да. Я вообще-то и не надеялся, что доживу до Нового года, - просто ответил Уилсон, чуть улыбнувшись. – Это тебе как, повод?
- Это – повод, - серьёзно согласился Хаус. – Ладно, давай. Мне нравится. А с Дига прощаться собираешься?
- Да. Зайду. Всё-таки, он с нами по-доброму поступил. Только бы ещё деньги не зажал – не лишние.
- Это в тебе еврей поднял голову. – сказал Хаус. Говорить было трудно и не хотелось, но он насиловал себя, чтобы лишний раз не тревожить Уилсона.
- Я пойду. – сказал Уилсон и деликатно согнутым пальцем постучал в кабинет Дига, как будто был посторонний и уже не работал здесь.
Хаус в коридоре ждать не стал, но и в ординаторскую не вернулся. Нужно было в последний раз воспользоваться возможностями пополнить запас обезболивающих, и он пошёл прямиком в аптеку.
Фельдшер – тот самый, что позвал его к Дига – был там и с выражением такого извращённого удовлетворения на лице, что у Хауса улетучились на его счёт все сомнения: Дига «стучал» именно он. Причём, «стучал» систематически и вдохновенно, находя в этом занятии немало удовольствия.
На Дига у Хауса при этом даже тени негодования не возникло – стукачами пользуются все боссы, он это прекрасно знал. Вопрос в том, как пользоваться. Для Кадди «стучала» Майра, «стучал» Чейз, да и Уилсон нет-нет, да и «постукивал». Впрочем, в случае Уилсона это, скорее, было хроническое недержание конфиденциальной информации – надо отдать ему справедливость, очень и очень выборочное. Когда было, действительно, надо, молчать он умел. Пока не сочтёт нужным заговорить. Взять хоть ту историю с Триттером… Сказать по правде, Хаус сам не разобрался тогда, кто из них перед кем больше виноват. Да и непросто в таком разобраться. Проще плюнуть и бросить – а не как Уилсон, который всю свою «присмерть» ухлопал на ретроспективный анализ, да и то, похоже, ни к чему конкретному не пришёл. А зачем, собственно? Не расплевались тогда – и слава Богу.
Например, вот Кадди тогда защитила, отмазала его. Ради госпиталя или…? Вот напасть: почему ему последнее время то и дело лезет в голову Кадди. От сексуального воздержания и спермотоксикоза? От усталости и потому, что он не справляется? А что тогда это значит? Что он рассчитывает справиться с помощью Кадди? Что она нужна ему именно, когда трудно, когда кончились силы? Или она ему нужна, когда он сходит с ума? Ведь в прошлый раз именно Кадди поставила точку в его падении в безумие и сумела заставить его всё поправить. Закономерно или случайно она? Нет, пока они не заключили этот идиотский социальный контракт под названием «личные отношения», ему было хорошо с ней. «Весело», как он бы сказал, привычно заменяя этим словом целую палитру эмоций, более ярких и разнообразных, но которых он стеснялся даже перед самим собой. Весело и злить её, подначивая и дразня, и замирать вдруг в миг серьёзной проникновенности, даже нежности, с выбитой из-под ног почвой – миг короткий, но драгоценный, ощущая на щеке прикосновение тонких прохладных пальцев, а на губах – мягких, со вкусом помады, тёплых губ. Как он мог прохлопать всё это ради сомнительного «мы – пара»! Уилсон как-то сказал с горечью: «я всё и всегда упускал». Сказал о себе, но это было сейчас и про Хауса.
Он очнулся, сообразив, что уже с минуту молча стоит в дверях аптеки, а стукач-фельдшер смотрит на него во все глаза. «А ведь он решил, что я пришёл ему в зубы дать, - вдруг сообразил Хаус. – Точно-точно. Вон и взгляд какой настороженный…».
Эта мысль немного развеселила его, и он на кураже вошёл и нагло взял упаковку таблеток, заметив вслух:
- В журнал не списываю – журнал ты боссу отнёс. Потом как-нибудь напомни, - и пошёл прочь, опираясь на трость тяжелее обычного. Совсем прочь – из больницы; сначала по накалённому солнцем ракушечнику, потом по утоптанной мягкой пыли мимо палисадника с жёлтыми шапками неизвестных ему цветов, похожих на небритые подсолнухи, мимо двора под каменной аркой, где какая-то смуглянка развешивала на верёвке бельё, а малолетний пацан в замурзанной майке катался вокруг неё на трёхколёсном велосипеде, мимо лениво залаявшей на него собаки - к автобусной остановке.
Было уже жарко, но не мучительно знойно, а так, как бывает и в Принстоне в хороший летний полдень.
Примерно, как в тот, когда деятельная и щедрая на организацию совместного досуга для сотрудников госпиталя Кадди устроила им пикник на берегу озера в честь получения госпиталем очень приличного гранта от фармацевтической компании на исследование принципиально нового препарата для лечения гипергликемии. Будучи эндокринологом, в гипергликемии Кадди разбиралась, поэтому ухватилась за предложение обеими руками – и не прогадала, как выяснилось.
Разумеется, в пикнике не могли принять участие прямо все, но те, кто непосредственно работал с препаратом, были приглашены – нефрологи, эндокринологи, приёмное отделение, лаборатория, диагностический отдел Хауса, педиатры, клинические фармакологи и, конечно, члены правления, среди которых и Уилсон.
Хаус поначалу постарался отвертеться, как поступал всегда – тем более, что память после недавнего инцидента с аптечным журналом и судебным разбирательством по поводу наркотиков ещё торчала занозой между ним и остальными - но Уилсон соблазнил его рассказом о новом купальнике Кадди, который случайно заметил на экране начальственного ноутбука, внеурочно заглянув в кабинет: «Я тебе говорю, - оживлённо жестикулируя убеждал он. – Тут и тут практически ничего. Захлопнула ноут сразу и сделалась злая, как мегера, но я-то видел, что она уже подтвердила оплату. И доставка срочная – как ты думаешь, к какому ещё дню она может так торопиться его получить? Давай уже без саботажа - не срывай начальству удовольствия».
Утро тогда выдалось хмуреньким, но потом разогрело. Ко входу подали два автобуса – пользоваться личным транспортом Кадди в приказном порядке запретила, и это означало, что без достаточного количества выпивки не обойдётся. На ступеньках автобуса Хауса почтительно страховал Чейз, за что чуть не получил тростью по руке, в салоне подпрыгивала, хлопая ладонью по занятому для него сиденью, Кэмерон и старательно игнорировал его Форман, по случаю неофициального мероприятия без галстука и в джинсах. Уилсон уже устроился через проход между двух молоденьких лаборанток – на обратном пути Хаус ожидал увидеть какую-нибудь из них у него на коленях. Майра флиртовала с чёрным, как головешка, педиатром, а Кадди всё не было.
Наконец, когда представитель фармацевтической компании, составлявший их почётный эскорт, уже начал поглядывать на часы, у входа вдруг притормозила полицейская машина, и Кадди выбралась из неё.
- О! – возрадовался Хаус. – Провела ночь в обезьяннике?
Он даже не подумал тогда поглядеть, кто ещё сидит в машине. Не придал этому значения – сам факт появления Кадди в сопровождении полиции был достаточно интересен, чтобы не замечать такие мелочи, как личность копа в салоне с затемнёнными стёклами. А ведь, кажется, это мог быть первый звонок…


Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
 
tatyana-ilina-61Дата: Воскресенье, 05.09.2021, 10:15 | Сообщение # 588
Окулист
Награды: 0

Группа: Персонал больницы
Сообщений: 148
Карма: 56
Статус: Offline
Цитата hoelmes9494 ()
– Коста Бола не должен был умереть. Не сегодня. У него ещё оставался невыработанный ресурс.
– ресурс чего? Невыносимой боли, жестоких бессмысленных страданий?.. Не помочь, не спасти, зато "моральный кодекс" соблюсти... Эх, доктор Дига, вы ведь и
сами всё понимаете... sad

Спасибо за проду, hoelmes9494!
 
hoelmes9494Дата: Среда, 08.09.2021, 07:48 | Сообщение # 589
фанат honoris causa
Награды: 0

Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
Конечно, Дига всё понимает. поэтому и наказание формальное - они ведь, действительно, договаривались только до Нового года. Но и просто смолчать он не мог - он же таки-админ. biggrin

Добавлено (18.09.2021, 17:59)
---------------------------------------------
- Кто-то не догадывается, - проговорила Кадди, взбираясь в салон, - что у администрации больницы могут быть проблемы с полицией и не по поводу себя? А, например, по поводу отдельных сотрудников, своими правонарушениями вынудивших заводить на них уголовные дела?
Майра фыркнула сдержанным смехом. Хаус заткнулся, опасаясь развития щекотливой темы, а водитель обрадовано тронул автобус с места – так резво, что не успевшая ещё сесть начальница с размаху плюхнулась Форману на колени.
- Хорошая примета, - сказала она, смеясь. – Быть тебе деканом. Хотя, конечно, извини и не сочти за домогательство.
Форман что-то пробурчал в ответ и отвернулся к окну. А Кадди, хватаясь за поручни, прошла и села рядом с Хаусом.
- Твой долг растёт, - сказала она, игриво подтолкнув его локтем. – Я всё утро спасала твою лицензию, между прочим, и разрешение на выписку «А-листа».
- Закажу по этому поводу жертвенное псалмопение, - пообещал Хаус. – С трубными звуками.
- Молчи уже, невежда! – засмеялась она.
- Я смотрю, обезьянник на тебя благотворно действует. Такая весёлая…
Кадди отчего-то смутилась после этих слов и постаралась сделать серьёзное лицо.
- Значит, план такой, - повысила она голос, обращаясь к салону. – Барбекю уже готовится. Фуршет накрыт. По приезде на место – лёгкая закуска, выпивка и купание. Вода чистая, тёплая - я узнавала. У нас есть механическая музыка: рок, джаз, классика в записи, список и листок для пожеланий будут ждать на месте. Ещё есть две гитары и губная гармошка. Мяч, теннисные ракетки – всё это тоже имеется. Можем и все вместе поиграть во что-то – варианты тоже есть. Потом едим мясо и общаемся. Потом… Ну, там живописные места и сколько угодно чистого песка и мягкой травки, но к семи часам вечера все непременно должны вернуться к автобусу. Все всё поняли?
Сотрудники добродушно зааплодировали. Хаус подумал, что, возможно, он правильно сделал, что согласился поехать.
Автобус остановился где-то далеко за окраиной перед сплошной стеной высокой живой изгороди.
- Выходим! – начальственно похлопала в ладоши Кадди. – Вон там, где дымок, наше место.
Дымок вился еле заметно и довольно далеко, но аромат жарящегося мяса доносил вполне отчётливо. Хаус покрутил носом и резонно спросил, демонстративно поднимая трость:
- А как я туда попаду?
- Спокойно, - Кадди подняла руку жестом императора. – Ты поедешь на слоне. Вместе со мной. Это – привилегия, имей в виду.
- На ком поеду? – ошеломлённо переспросил Хаус.
И через мгновение из кустов под хохот сотрудников появился «слон» - составленные вместе и накрытые ушастой хоботастой шкурой два велотандема – из под шкуры виднелись только четыре пары ног на педалях - с поперечным сидением между ними, имитирующим восточную беседку.
- Вот, - торжествующе заявила Кадди, демонстрируя «слона». – Автобусу там не пройти, а мой слон поместится. Не могу же я, декан, роскошная женщина, тащиться пешком, как плебейка. А Хаус будет за погонщика – палка у него уже есть. Только не бей их на самом деле, сделай милость.
Сотрудники разразились аплодисментами, а Хаус слегка растерялся, не зная, как на эту выходку реагировать. Но он привык принимать правила игры, да и до выбранного места, действительно, было далековато, поэтому, подумав мгновение, он махнул рукой и, действительно, взобрался на «слона» вместе с Кадди.
Рикши, невидимые под накидкой, закрутили педали, и сооружение тронулось с места, неторопливостью и монументальностью, действительно, напоминая слона. Сидеть было не слишком комфортно – узкая доска ёрзала и покачивалась.
- Я буду за тебя держаться, - заявила Кадди и ухватилась обеими руками за его локоть Пальцы у неё были горячие, волосы щекотали ему щеку и плечо, а пахло от неё, кроме привычных духов, чем-то чужеродным – резким и мужским.
- Держись, - разрешил он, чувствуя неприятное раздражение от этого чужеродного запаха и, подсознательно желая, чтобы он исчез, сам обнял её за плечи, делясь своим, словно хотел её пометить, как самец метит территорию или принадлежащую ему добычу. Пожалуй, это был первый раз, когда он повёл себя с Кадди не просто как с абстрактной женщиной, и не как со знакомой женщиной, женщиной-боссом, женщиной-другом, а как со своей женщиной.
Из-за жары пиджака на нём не было – только лёгкая рубашка безрукавка, подаренная Уилсоном, а потому одновременно и крутая, и нелепая. Только Уилсону удавалось такое сочетание несочитаемого. Но сейчас тонкая ткань оказалась кстати – через неё он мог ощутить острый сосок Кадди, и, слава Богу, ткань его джинсов была куда плотнее.
То, что рикши скрывались под попоной, создавало иллюзию уединения. Это казалось и хорошо и плохо. Плохо, потому что на самом-то деле они присутствовали, и плохо, что из-за попоны об этом не помнилось. А джинсы, кажется, стоило покупать на размер побольше.
В распущенных волосах Кадди нечаянно запутался пролетавший мимо на своей паутинке паучок. Он сказал её об этом, и она дёрнулась, качнув доску и взвизгнула, смешно втягивая голову в плечи:
- Ай! Сними! Сними сейчас же!
Хаус послушно снял, правда, затянув охоту за паучком больше необходимого, показал её на ладони и бросил в траву. Левый рикша, кажется, потихоньку хрюкнул – так, что в Хаусе проснулся погонщик, и захотелось ткнуть его палкой. Но тут Кадди лукаво спросила:
- Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя красивые руки?
- А тебе кто-нибудь говорил, что у тебя красивые груди? – немедленно парировал он, не стесняясь хрюкающих рикш.
- Ха! – сказала Кадди, отбрасывая за спину обеспаученные волосы. – Сколько раз. Ты же и говорил.
Левый рикша чихнул и на миг перестал крутить педали. «Слон» перекосился с угрозой стряхнуть седоков, и Хаус обрадовано ткнул, наконец, палкой:
- Взялся делать – делай хорошо, парень.
- Ладно, - сказала левая половина слона. – Но если ты, - он выделил голосом это «ты» - ещё так сделаешь своей палкой, я слезу и добирайся сам, как хочешь.
Хаус узнал по голосу парня-лаборанта из патанатомического отделения. Иллюзия уединённости разрушилась, «слон» превратился в пыльную тряпку на головах и спинах двух велосипедистов, любезно взявшихся доставить на облюбованную поляну начальницу и врача-инвалида, а поляна оказалась так близко, что дальше ехать не имело смысла.
- Стой! – резко сказал Хаус и спрыгнул с доски – на одну левую ногу, конечно, как всегда спрыгивал вот уже больше пяти лет. – Слезай, если хочешь, ты мне больше не нужен, - и похромал по тропинке к вьющемуся из-за куста дыму сам.
- Хаус! – окликнула Кадди, соскакивая с доски следом за ним.
- Ты – тоже, - сказал он. – Я же заявлял в договоре, что с тростью могу пройти пятьсот метров. Здесь меньше.
Действительно, яма барбекю исходила ароматами прямо за кустом, и не успели они выбрать место, как из-за деревьев, оживлённо болтая, появились Чейз и Уилсон, оба запыхавшиеся и оба, как новогодние ёлки, обвешенные симпатичными сотрудницами.
- Вы бежали, что ли? – усмехнулась Кадди, вглядываясь в раскрасневшиеся от быстрой ходьбы лица.
Хаус перевёл взгляд с невозмутимого Уилсона на насмешливого Чейза, на смущённо отворачивающихся девушек, и понял, что все они торопились, стараясь не отстать от «слона» - по крайней мере, не дальше досягаемости устной речи. Вот сволочи!
Он чуть было не высказал этого вслух, но тут Уилсон, успевший добраться до горкой сложенного на поляне имущества, бросил в него гитарой, и он машинально поймал её за гриф, а Чейз уже схватил другую и объявил:
- «Триумфальный марш – прибытие».


Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
 
tatyana-ilina-61Дата: Воскресенье, 19.09.2021, 14:03 | Сообщение # 590
Окулист
Награды: 0

Группа: Персонал больницы
Сообщений: 148
Карма: 56
Статус: Offline
Очень милая и живая картинка получилась smile
Особенно "слоновознесённые" Хаус и Кадди wink

Спасибо! heart flowers
 
hoelmes9494Дата: Воскресенье, 26.09.2021, 16:07 | Сообщение # 591
фанат honoris causa
Награды: 0

Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
И всё было, как и предполагалось, очень даже неплохо. Они много бренчали на гитарах, соревнуясь с Чейзом, кто круче, а потом гитары у них отобрали парень из фармацевтического отдела и девчонка-инфекционистка, затесавшаяся в компанию в качестве организатора, и доказали, что круче – они. Фуршет – лёгкий и вкусный – сопровождался, действительно, немалым количеством спиртного, так что захмелевший Уилсон вызвался обставить бывших рикш в покер, и Хаусу пришлось срочно спасать его репутацию и кошелёк. Потом Кадди и Кэмерон играли в бадминтон, а Хаус и Форман, привалившись друг к другу плечами и потягивая вино из высоких пластиковых стаканчиков, обсуждали их ноги и груди. Потом Уилсон в несколько растерзанном виде вылез из кустов в сопровождении всё тех же двух лаборанток – он, похоже, так и не мог остановиться в своём выборе на какой-то одной. Потом катались на тандемах. Потом мясо дошло до кондиции, и они ели его, запивая всё тем же вином. Потом большинство отправилось купаться в озере, а Хаус не стал, так как не любил холодной воды, побаиваясь судорог, да и плавал неважно. Зато знаменитый купальник Кадди он теперь мог изучать во всей красе, а там, действительно, было, на что посмотреть – Уилсон не врал. Сам Уилсон плескался с женщинами, норовя спасать то одну, то другую от возможного утопления, которое охотно организовывал Чейз и ещё один любвеобильный и настолько же нетрезвый нефролог. Вся компания визжала, пищала и хохотала. Кадди потихоньку, бочком, отдалилась от них и вышла на берег в стороне, отжимая волосы. Хаус окликнул её и приглашающее похлопал по удобной коряге, на которой сидел.
- Как нарезались, а! – с улыбкой сказала Кадди, кивая на резвящуюся компанию.
- Ты сама этого хотела, - сказал он, вспомнив о запрете на личный транспорт.
- А я и не против.
Она тряхнула волосами, откидывая их за спину.
- Классный купальник, - сказал он.
- Знаю. Ты же на него и клюнул?
Хаус мысленно охнул от собственной недогадливости:
- Значит, то, что Уилсон подсмотрел твой заказ…
- Мне хотелось, чтобы ты поехал, - просто сказала она.
- Значит, и этот «слон»…
- Значит, значит, - рассмеялась Кадди. – Тебе же весело?
Она снова была очень близко, и на них никто не смотрел. Вот если бы не тот резкий мужской запах…
Тем не менее, он осторожно наклонился ближе, и она не отодвинулась – наоборот, чуть запрокинула лицо, словно ожидая. «А ведь в озере запах смылся…» - подумал он, наклоняясь ещё ближе.
Но тут кто-то твёрдой рукой взял его за плечо, и воспоминание исказилось, поплыло, подёрнулось дрожью – и пропало. Остался зной, запах пыли, жёсткая скамья автобусной остановки и запекшаяся слюна на губах.
Уилсон наклонился, поднял и протянул ему трость.
- Просыпайся. Автобус идёт.
- Как я сюда попал? – хрипло спросил он, моргая.
- Я думаю, что пришёл. Я точно пришёл. Ну, просыпайся, просыпайся, Хаус!
Автобус уже шипел дверями на остановке. Водитель нетерпеливо бибикнул.
- Сейчас! – буркнул Хаус, поднимаясь. Его шатнуло на ступенях, и Уилсон поддержал его, напомнив Чейза из сна – или воспоминания? Автобус тронулся, не дожидаясь, пока они сядут, так что Хаус плюхнулся на сидение с размаху, слегка ушибив задницу.
- Мусоровоз, - неприязненно пробормотал Уилсон, садясь рядом.
- Ну, - спросил Хаус, усаживаясь удобнее. – Что сказал тебе босс?
- Сказал… - Уилсон чуть улыбнулся. – Сказал, что я, наверное, очень хороший человек, если заслуживаю такого друга, как ты.
- Врёшь! – хмыкнул Хаус.
- Сказал, - утвердительно повторил Уилсон, продолжая слабо и как-то мечтательно улыбаться. – Я не стал его разубеждать, хотя и знаю, что на самом деле не заслуживаю. Но он при мне перевёл деньги тебе на карту – я боялся спугнуть.
- Шейлок, - проворчал Хаус, смягчаясь.
Улыбка Уилсона стала шире.
- Почему она с ним сошлась? – вдруг спросил Хаус - без всякой связи с предыдущим разговором, и Уилсон, по идее, не должен был понять, о чём он. Но он понял и ответил немедленно:
- Ему поручили то дело, с разрушением её дома. Ты был в бегах. А она напугана и здорово злилась. Он и раньше к ней подъезжал, сразу после той истории с наркотиками. Но тогда она его отшила. А тут…
- И ты всё это знал?
- Я знал начало. Потом не отслеживал. После твоей «смерти» она была в депрессии – это я уже потом узнал. И о том, что они решили жить вместе, тоже потом. Когда звонил ей.
- А Рэйчел?
- Ну… он, по крайней мере, не показывал ей похабных мультиков.
- И этого оказалось достаточно?
- Иногда этого даже много.
Хаус наклонился вперёд. Опустил лицо в ладони. Спрашивать больше было не о чем – всё понятно.
- Она несчастлива с ним, - вдруг сказал Уилсон.
- Что?
- Несчастлива. Уступила в минуту слабости. Он ломает её. А вы могли принимать друг друга, не ломая.
- Не могли, - возразил Хаус. – Она не могла, не ломая.
Уилсон покачал головой:
- Это не она тебя ломала. Ты сам. Она ушла от тебя, когда увидела, какой ценой ты себя ломаешь.
- Ой, не ври!
- Я не вру. Это вы оба себе врали, пока не разразилась катастрофа.
- Что ты называешь катастрофой? – натужно выдавил из себя усмешку Хаус. – То, что я разбил перёд машины и пару кирпичей? Или трещину в своём запястье?
Уилсон долго не отвечал ему, и они успели проехать вдоль берега, где была видна рябь на воде и росчерки чаек над ней, и отдалилиться от залива в узкие пыльные улочки Лос-Сантоса, подбираясь к окраине, где – Хаус помнил – снова окажутся вблизи берега. Он уже думал, что ответа не услышит, но Уилсон повернулся и посмотрел ему в глаза.
- Я называю катастрофой, - проговорил он раздельно и веско, – то, что у тебя ничего не осталось, кроме моей угасающей жизни – ни любви, ни профессии, ни твоих загадок, ни дома, и что тебе некуда пойти и не с кем поговорить, и что ты сам это понимаешь, и что ты болен от этого, потому что знаешь, что когда я умру, ты не умрёшь вместе со мной. Но и жить не сможешь. Позвони ей!
- Чего-чего? Снова – здорово, да?
- Позвони ей!!!
- Слушай, ты ведь не прямо сейчас умереть собрался? Нет? Ну, и отвяжись.
- Позвони ей, Хаус!
- Друг, - он посмотрел на Уилсона со сложным чувством и неприязни, и ласки вместе. – Смени пластинку, а? У тебя, похоже, царапина на дорожке – заело.
Уилсон отвернулся к окну, упрямо принялся выводить на стекле пальцем номер телефона, который Хаус и так знал. Последние три цифры совпадали с паролем дозатора морфия из палаты Коста Бола. От осознания этого совпадения Хауса будто тряхнуло. Он всегда был строгим материалистом, но ад на двоих в Эл-Сол де Тарде постоянными полумистическими совпадениями словно задался целью пробить в крепости его материализма брешь. Впрочем, пароль на дозатор устанавливал Уилсон…

Они вышли на своей остановке молча, автобус закрыл двери и уехал, унося на стекле невидимый номер телефона Кадди – невидимый, но Хаус знал, что если подышать на стекло, он проявится. Молчание постепенно становилось давящим.
- Мы ведь не поссорились? – наконец, опасливо спросил Уилсон.
- Ты хотел еды купить, - напомнил Хаус. – Где?
- А вот! – Уилсон обрадовано указал чуть в сторону от привычной дороги на магазинчик с большой стеклянной витриной, на которой всё тот же Санта на налепленном на стекло плакате погонял всё тех же дельфинов. Из-под Санты виднелись коробки конфет и связки бутафорских колбас. – Пойдём, ты в их гастрономии лучше меня понимаешь.


Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
 
tatyana-ilina-61Дата: Воскресенье, 26.09.2021, 20:35 | Сообщение # 592
Окулист
Награды: 0

Группа: Персонал больницы
Сообщений: 148
Карма: 56
Статус: Offline
Ой, чувствую, дело близится к финалу, а мне, как всегда, мало, вот читала бы про них и читала smile "Продлись, продлись, очарованье..." smile
 
hoelmes9494Дата: Понедельник, 11.10.2021, 08:27 | Сообщение # 593
фанат honoris causa
Награды: 0

Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
Они пришли в номер, нагруженные, как мулы. Уилсон разохотился и еды набрал больше, чем у них был шанс съесть. Хаус больше фуражировал насчёт выпивки. Брали полуфабрикаты, потому что Уилсон изъявил желание приготовить еду самостоятельно, пользуясь не слишком комфортабельными условиями электрооборудования отеля. Хаус ностальгически вздыхал, наблюдая, как приятель режет овощи и загружает СВЧ-печку, по шикарной четырёхконфорочной плите с духовкой и грилем, мощному блендеру, электромельничке для орехов и тому подобным кухонным приспособлениям из принстонской квартиры Уилсона. Уилсон любил готовить и, как перфекционист, оборудовал себе для этого кухню по полной программе – у него даже электрооткрыватель консервных банок, кажется, был. И тёрочки-мельнички-миксеры для леворуких.
Но он и со скудным арсеналом, в общем, справлялся. Об этом свидетельствовали плывущие по комнате запахи - Хаус втягивал их трепещущими ноздрями и тырил лакомые кусочки из-под рук кулинара. Если успевал, Уилсон хлопал его по руке, но по-настоящему не протестовал – знакомая повадка успокаивала его на счёт Хауса, а он в таком успокоении нуждался. Ради этого же он и заводил разговор то на одну нейтральную тему, то на другую, и Хаус отвечал, но без энтузиазма. Тогда Уилсон пошёл ва-банк и заговорил о Принстоне и об их обучающем госпитале ещё в те времена, когда деканом была Кадди, а в команде Хауса, кроме красивой Кэмерон, трудились «тёмный и молочный». Этот ностальгический поток неожиданно – или ожидаемо - захлестнул их обоих, и теперь они уже перебивали друг друга сакраментальным «а помнишь», но после очередного приступа смеха Уилсон вдруг почувствовал, что вот-вот расплачется, а Хаус резко встал и отошёл к окну.
И вот тут-то это и случилось – в стекло прямо около его головы сочно вляпался грязноватый снежок.
Хаус инстинктивно отпрянул, а Уилсон вначале просто оторопел. А потом вдруг понял: снежок. Снежок, чёрт возьми!
Снежок был несомненный – такой, каким и полагается быть снежку. Он прилип к стеклу – седой, крупинчатый, грязно-бело-прозрачный - и сразу же потёк мутными каплями. Понятно, что потёк – за окном было градусов двадцать семь – не меньше.
Уилсон вскочил с места, опрокинув бутылку, и бросился к окну. Снаружи, всего в нескольких шагах, спустив ноги с педалей высоковатого велика и упираясь носками в землю, весело улыбался старый знакомый – его полумистический преследователь, его даритель раковин и продавец шляп, его донор - кудлатый голубоглазый подросток в безрукавке с логотипами рок-групп, укороченных джинсах и плетёных сандалиях. Через плечо у него висела на широком ремне квадратная жёсткая коробка, в которой Уилсон опознал довольно старую сумку-холодильник. Стало понятно, что в сумке этой у него снег, и именно он и бросил снежок в окно. Зачем? Почему именно в их окно? В этом снова какой-то полумистический смысл?
Он толкнул Хауса плечом, пробираясь мимо него к окну, и принялся в лихорадочном волнении, ломая ногти, дёргать шпингалет, спеша что-то сказать, крикнуть, спросить – узнать, наконец, что всё это значит? Какое знамение, какую суть, какой всеобъемлющий закон вселенной пытается донести до них, до него, этот странный, совершенно не похожий на местного жителя, парень? Кто он, и кем послан?
Он не успел – мальчишка оттолкнулся, поймал равновесие и закрутил педали, только крикнув на прощание: « Фелиз навидат, фелиз ане нуево, сеньорес!». Фразу Уилсон понял – последнее время она кричала со всех плакатов и баннеров – поздравление с Рождеством и пожелание счастья в Новом году.
Хаус дотянулся, собрал остатки снега с внешней стороны стекла, взял руку Уилсона и вложил снежный комочек ему в ладонь.
- С Новым годом, амиго.
- Где он взял этот снег? – спросил Уилсон, щурясь и недоуменно пожимая плечами.
- В холодильнике. Ты же сам мороженое покупал – у мороженщика этого добра полно. Кстати, как совсем растает, руки вымой – чёрт его знает, из чего он там сделан.
- Не порти мне сказку, - улыбнулся Уилсон.
- «Не порти сказку», - передразнил Хаус. – А ничего, что ты мне бурбон испортил?
Уилсон обернулся – опрокинутая бутылка истекала последними каплями в коричневатую лужицу.
- Да ты столько этого бурбона набрал, что я тебя, скорее, спас от алкогольного отравления, - сказал Уилсон, подходя к столу и промокая лужицу салфеткой – неловко, одной рукой, потому что во второй всё ещё дотаивал снежок.
Он дождался, пока снег превратится в грязноватую воду и протечёт между пальцев, и только тогда, как и велел Хаус, пошёл и вымыл руки. И именно там, в ванной, глядя на свои руки, он вдруг ощутил в себе себя прежнего, потому что его руки теперь сделались тоже почти прежними – исчезла пугающая глубокими впадинами между костей и сухожилий худоба, в кистях снова появилась мускулистая сила, и кожа успела загореть, перестав напоминать бледное лягушечье брюшко. К тому же, его ногти сейчас были коротко острижены, как и всегда, когда он работал врачом. Уилсону захотелось проверить силу своих пальцев – согнуть что-нибудь металлическое, но ничего металлического под рукой не было. Тогда, ужасаясь самому себе, он взял из стаканчика зубную щётку и попытался переломить её в пальцах. С громким треском щётка поддалась, распавшись на две половинки, и он только тогда увидел, что это – щётка Хауса. «Вот, - почему-то весело подумал он. – Теперь я тебе не только бурбон испортил», - и так же весело окликнул из ванной:
- Хаус, я твою зубную щётку сломал.
Хаус расслышал, но ответил не сразу – наверное, от удивления. Наконец, чуть повышая голос, чтобы быть услышанным, спросил:
- Зачем?
- Не знаю… Захотелось.
И снова Хаусу понадобилось время, чтобы переварить его ответ.
- Иди сюда, - позвал он через это время.
Уилсон повесил полотенце на крючок и вышел. Хаус сидел на углу стола – вернее, полусидел-полустоял, основательно опираясь на стол, но и твёрдо касаясь пола. В его руке был бокал всё с тем же коричнево-янтарным бурбоном – напиток на любителя, которым Уилсон не являлся. Благородный запах жжёной бочки его не вдохновлял.
- Ты где родился? – спросил Хаус. – В Чикаго?
- Сам же знаешь, - пожал плечами Уилсон.
- Ты не южанин – в этом всё дело. И ты прав: нам, действительно, нужно перебираться севернее, отсутствие смены времён года действует на тебя угнетающе.
- На меня, - повторил Уилсон чуть приподняв брови – вернее, куцее то, что от них осталось.
- Я тоже не мексиканский уроженец, - признал Хаус.
- Мне не хочется на север. Не в этом дело.
- Ты бредишь снегом.
- Снег бывает и в холодильнике – ты только что сам видел… Хватит, Хаус. Это пустой разговор. Мы не можем вернуться в Принстон. Тебя посадят.
- Но мы можем перебраться куда-нибудь ещё. В Нью-Орлеан…
- Хорошо, мы подумаем об этом, - пообещал он, уже думая, что без нормальных документов и почти без денег возвращаться из либеральной подслеповатой Мексики в законопослушную патриархальную Луизиану, как минимум, не слишком разумно. Тем более, что со снегом там тоже «не очень».
- Хочу тебя спросить, - вдруг проговорил Хаус, внимательно наблюдавший за выражением его лица, и немного отпил из своего бокала. – Когда именно ты решил, что я несчастен? Когда именно у тебя возникла дурацкая идея взять меня под крыло своего патологического человеколюбия? Только не говори, что ещё до моего инфаркта.
- А ты когда решил, что я несчастен? – парировал Уилсон в истинно еврейской манере отвечать вопросом на вопрос.
Самое обидное, что Хаус даже не задержался с ответом:
- Сразу, как только тебя увидел. На конференции в Нью-Орлеане, когда ты парился в пиджаке и теребил свой конверт с судебным предписанием. Твоя очередь отвечать.
-Да я не был тогда несчастным!
- Твоя очередь отвечать, - повторил Хаус, и только теперь – не раньше – Уилсон увидел, что он пьян.
- Ну, хорошо, - сдался он. – Не до твоего инфаркта, и даже не сразу после. До него я считал тебя жизнерадостной занозой в заднице, а после – раздражённой и злой занозой в заднице. И не жди душещипательного сюжета – это даже не было озарением. Просто… Это было примерно через год после того, как вы расстались со Стейси…
- После того, как от меня ушла Стейси, - поправил он.
- Она бы не ушла, если бы ты сам её не выдавил, как подтаявшее мороженое из изжёванного размокшего стаканчика.
- Мерси тебе за метафору, - вставил Хаус и отпил ещё.
- На здоровье. Так вот, это случилось примерно через год, когда ты уже более-менее пришёл в норму, метался по больнице, распихивая и избивая тростью тех, кто не успел увернуться, а в кильватере у тебя галопировал Чейз, бодро семенила Кэмерон, и отдувался злой, как чёрт, Форман. Все тогда ещё не перестали недоумевать, почему Кадди тебя терпит, и я, кстати, тоже иногда удивлялся пределам её терпения… Так вот, один раз был вечер, и я хотел тебя подвезти, поэтому не уходил и ждал, пока ты закончишь. А ты был в ударе – проводил дифдиагноз, издевался над своими, как хотел, от них просто пух и перья летели. Наконец, они получили задание на всю ночь и с мрачными физиономиями отправились его выполнять. А ты остался сидеть за столом и растирать твоё проклятое бедро – к тому времени этот жест сделался у тебя почти машинальным.
Я подошёл к дверям – ты же помнишь, они и тогда были стеклянными – а ты сидел вполоборота и не видел меня. А вот я увидел твоё лицо. Такое, каким оно бывало только тогда, когда на тебя никто не смотрел или когда ты не мог знать, что кто-то смотрит.
- Несчастным? – язвительно уточнил Хаус.
Уилсон покачал головой:
- Нет. Спокойным. С него ушло всё – сарказм, твоё вечное кривляние, даже раздражение, даже печаль. Осталась только боль… Подожди, не перебивай – я не так сказал. Это не было гримасой боли, если ты сейчас это подумал. Это было просто… Подожди, я сформулирую… - он задумался и стал тереть себе висок, подбирая слова. – Вот, - наконец, сказал он. – Это было принятие боли, как должного. Твоё лицо отражало понимание тобой того, что боль для тебя теперь будет приправой ко всему: работа и боль, игра и боль, смех и боль, дружеский трёп и боль, язвительность и боль, выпивка, - он кивнул на всё ещё не опустошённый бокал бурбона, - и боль, музыка и боль, даже секс и боль. И это понимание больше не вызывало твоего протеста. Ты запрограммировал себя на присутствие боли, и с тех пор сам стал её примешивать ко всему. А тогда я увидел анонс этого на твоём лице так же ясно, как тизер нового блокбастера на экране, и подумал… подумал даже не о том, что ты несчастен - просто твёрдо уверился в том, что счастлив ты больше уже не будешь. Не сможешь. Да и не захочешь… А потом ты меня заметил и стёр это с лица.
- Вот чёрт, - сказал Хаус. – Я этого не помню. Но ты наврал: боль объективна, и дело не во мне. Ты вот теперь ко всему примешиваешь рак. И это тоже объективно.
- Ты говорил: нужно бороться.
- А я боролся. Ты сам знаешь – я о боли могу написать реферат, длиной отсюда до Луны.
- Это ещё не борьба, - возразил Уилсон, снова покачав головой. – Это – знание. О раке я тоже могу написать реферат, но если бы не ты, я бы давно сдался и умер. Мне жаль, что я не могу быть для тебя тем же, чем ты для меня. Прости.


Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
 
tatyana-ilina-61Дата: Понедельник, 11.10.2021, 16:30 | Сообщение # 594
Окулист
Награды: 0

Группа: Персонал больницы
Сообщений: 148
Карма: 56
Статус: Offline
Цитата hoelmes9494 ()
Мне жаль, что я не могу быть для тебя тем же, чем ты для меня. Прости.


А кто ты для него, это только он может сказать...

Спасибо за проду, hoelmes9494!
heart
 
hoelmes9494Дата: Суббота, 23.10.2021, 16:58 | Сообщение # 595
фанат honoris causa
Награды: 0

Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
- А тебе, умник, не приходило в голову, что для меня нужен совсем не тот, кто нужен для тебя? – спросил Хаус и посмотрел на Уилсона сквозь остатки бурбона в бокале.
- Давай есть, - сказал Уилсон, заметно смутившись, – Уже всё готово. Тебе с каким соусом?
- А у тебя разные, что ли, есть?
- Четыре варианта, - Уилсон показал растопыренные пальцы.
- Да когда ты успел?
Лукавая улыбка и немного рекламы:
- И шоколадный кекс. И булочки с корицей, как ты любишь.
- Ты мой герой!
Они перешли за стол.
- Подожди, - сказал вдруг снова слегка смешавшийся Уилсон. – Сейчас…
Он сходил и принёс ароматизатор для автомобиля в виде ёлочки – аромат «сосна».
- Вот. Пусть будет здесь, ладно?
- Не можешь без этого, - добродушно усмехнулся Хаус.
- Могу. Но с этим лучше.
- Тогда ты теперь подожди, - он тоже встал, отошёл к подоконнику и принялся колдовать там над своей пластмассовой коробкой, в которой лежали кое-какие реактивы и инструменты для имитации лаборатории – спасибо всё той же Оливии Кортни.
- Вот, - наконец, проговорил он.
Это была маленькая реторта с тубусом, и к тубусу Хаус привязал нитку, на которой сделал петлю. В реторте плавали тонко нарезанные полоски фольги в пронзительно синей жидкости метиленового красителя. Хаус выглядел при этом странно – так же, как – Уилсон вспомнил – когда-то давно, демонстрируя брошь-бутоньерку, припасённую для свидания с Кэмерон. Пожалуй, смущённым.
Понятно, что эта реторта стала теперь не простой ретортой – Уилсон узнал её: это была имитация ёлочного украшения – синего стеклянного шарика с тонким морозным узором с рождественской ёлки его детства. Уилсон протянул руки – сразу обе – и взял реторточку в ладони, как птенца.
- Ты… - начал он было, но слов не нашёл.
- Мне с кетчупом, - поспешно сказал Хаус, снова седлая стул. – И булочки поближе подвинь. И выпусти её уже на волю, освободи руки, не то сам голодный останешься.
Уилсон осторожно поставил реторту-ёлочный шарик рядом с тарелкой и улыбнулся Хаусу, чуть пригнув голову, словно хотел бы, как кот, потереться ухом, но не стал - тоже потянулся за соусом – сливочным с укропом и базиликом.
«Хаус сентиментальный» - это было уникальное явление, на него стоило посмотреть, и оно стоило упоминания в летописи, но Уилсон не имел достаточного иммунитета, чтобы при таком зрелище удержать лицо, поэтому срочно требовалось отвлечься. На что-нибудь плотское, грубое – такое, как тушёная индейка с орехами или шоколадный кекс. Впрочем, и то, и другое стоило того, чтобы отвлечься.
После еды и до вечера они проторчали перед бестолково работающим телевизором, периодически поверхностно задрёмывая – бессонная ночь, помноженная на выпивку. Уилсон, собственно, был не прочь поспать и поосновательнее, но Хаус не давал ему – приставал с вопросами, щёлкал каналами, меняя уровень громкости, слезал с дивана, чтобы сходить в ванную комнату, а потом агрессивно впихивался обратно. В общем, ему явно не хотелось оставаться со своей сонливостью один на один – Уилсон ясно это видел, и подоплёку не то, чтобы понимал, но чувствовал.
- Ладно, пойдём на воздух, – наконец, тяжело вздохнув, сдался он. – Пойдём. Развеемся, а то скоро закат, на закате спать нехорошо.
- Почему нехорошо? Из-за цикла эпифиза? Так он ведь…
- Нет. Не знаю. Бабушка так говорила.
- Это та, которая в свои девяносто-плюс погибла в автокатастрофе из-за превышения скорости под спайсом? Мудрая женщина – стоит прислушаться.
Уилсон вспомнил, что когда-то, действительно, рассказывал Хаусу об оригинальном характере бабули Радович, хотя про спайс там не было – только про автокатастрофу и курение. Но это было давно, несколько лет назад. Выходит, Хаус запомнил. Почему-то ему это было приятно.
Они вышли под жёлто-оранжевый душ заходящего солнца и, загребая ногами мелкую гальку и песок, медленно побрели рядом к самой кромке воды. В свете заката мелкая рябь на её глади вспыхивала, сверкала и переливалась.
- Ну, вот тебе и иллюминация, - сказал Хаус. – Все условия.
- Искупаться не хочешь?
- Да ну… - Хаус передёрнул плечами. – Зябко…
- Ты что! Тепло совсем. Я окунусь… - Уилсон потащил рубашку через голову – он так и был в рубашке, как пришёл с работы, только пиджак оставил в номере. Рубашка не новая, взятая с собой из Принстона, и она всё ещё оставалась ему велика в воротнике, но сидела уже лучше, чем в первые дни после комплексной комбинированной терапии – тогда просто болталась, как на вешалке.
- Не простудись, - машинально сказал Хаус.
- Да тепло, - повторил Уилсон, и посмотрел на друга внимательно с зарождающимся подозрением. Но впрочем, тут же ему пришло в голову, что Хаусу не хочется лезть в воду из-за воспоминания о своём неприятном приключении с рипом, невесть откуда взявшимся в хоть и открытой, но всё-таки бухте. Кстати, сейчас какие-либо признаки этого самого рипа исчезли – водная гладь казалась одинаковой на всём видимом пространстве, она выглядела словно слабо подрагивающее в чаше расплавленное золото. Уилсону прифантазировалось, что вот сейчас он окунётся, и выйдет на песок с позолоченной кожей, как рождественский ангел.
«Особенно впечатляюще будет лысина выглядеть», - подумал он и не удержался – прыснул смехом. Хаус посмотрел на него с лёгким удивлением, но ничего не спросил и не сказал.
А вода оказалась теплее, чем обычно, словно её и впрямь подогрело этим золотистым огнём. Уилсон зашёл по пояс, постоял, привыкая и тихо, без всплеска поплыл – вернее сказать, даже не поплыл, а лёг на воду и предоставил ей овладеть его телом. Грудь уже не щипало больше – язва почти зажила, её покрывала корка, под которой – он чувствовал – нарастает тонкая молодая кожица. Да и в целом он чувствовал то же, что чувствует выздоравливающий больной. Противоестественно, потому что на самом деле он не выздоравливал – просто получил отсрочку. Но что, если опухоль стабилизировалась, и какой-нибудь полулегальный хирург – отчаянная голова возьмётся её удалить? Что если, у него получится? Они ведь в Мексике – стране полулегальных отчаянных голов. От этих мыслей перехватывало дыхание, и кружилась голова. И это были опасные мысли, порождающие надежду, дерево которой вырастает за считанные минуты от случайной мысли, случайно брошенного слова. А потом так же стремительно увядает. Больно. Невыносимо больно – почти смертельно. Или смертельно без «почти». Вот чёрт! Не надо!
Он перевернулся на спину и стал смотреть в такое же золотое, как вода, но без зеркальных всплесков, небо. Его край уже начинали подкусывать сумерки – закаты здесь короче, чем в Принстоне – скорее всего, ещё до того, как он вылезет из воды, пожар погаснет. А может быть, и правда, отправиться в Нью-Орлеан? Хороший город. Хорошая музыка. Там они с Хаусом впервые увидели друг друга… Или в Чикаго? Там много знакомого, и Хауса там не знают – можно будет выдать его за дальнего родственника откуда-нибудь из той же Мексики. На первое время фальшивки Чейза сойдут. Ну, хорошо. А потом? Что будет делать Хаус, когда его отсрочка закончится? Без нормальных документов. Без лицензии. Без прошлого. Без работы. Без денег. Впрочем, деньги – не главное, денег он сумеет заработать, он башковитый. Но начинать всё снова, с нуля, с чистого листа, когда тебе за пятьдесят… И покрепче люди ломались. А разве Хаус крепкий? То есть… ну, да, он крепкий, как тот прямой ствол из притчи. Когда тростник гнётся и мотается на ветру, ствол стоит прямо, но потом ветер усиливается, и тростник остаётся цел, а ствол, сломанный пополам, рушится на землю в последней агонии. Вот так же и Хаус. Он твёрдый, но он хрупкий, тонкокожий. И всю жизнь старается никому не показывать боли. Ни той, что в ноге, ни той, что в душе. Настолько, что окружающие забывают, что показывать и чувствовать – совершенно разные вещи. А теперь и не показывать будет некому. Что может быть страшнее для человека? Уже здорово страшно, когда некому открыться – это да. Но куда страшнее, невообразимо страшнее, когда даже и не открываться некому.


Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
 
tatyana-ilina-61Дата: Воскресенье, 24.10.2021, 12:18 | Сообщение # 596
Окулист
Награды: 0

Группа: Персонал больницы
Сообщений: 148
Карма: 56
Статус: Offline
Все эти суждения Уилсона о Хаусе – какие же они верные!
И вообще всё написано превосходно.
Спасибо! heart
 
hoelmes9494Дата: Понедельник, 01.11.2021, 09:45 | Сообщение # 597
фанат honoris causa
Награды: 0

Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
Уилсон очнулся от холода – как ни тепла казалась вода, неподвижности пловцу она не прощала. К тому же, оказалось, что пока он предавался своим невесёлым мыслям, его здорово снесло – пришлось постараться и погрести, чтобы выбраться на берег. И это было хорошо - он разогрелся, а главное, невесёлые мысли обтёрлись и помягчели, приправленные эндорфинами двигательной активности.
Хаус ждал его на берегу – сидел, согнув ноги в коленях и низко опустив голову, и горсть за горстью тонкой струйкой пересыпал песок, словно искал в нём золотые крупицы. Он даже раздеваться не стал – так и сидел в джинсах и мятой безрукавке, только кроссовки скинул. Песок был ещё дневной – не обжигающий, но сильно тёплый – Уилсон бухнулся в него, сразу налипающий на мокрую кожу панцирем, и заёрзал, согреваясь.
- Зарыться пытаешься? – равнодушно осведомился Хаус. – Обратный ход эволюции? Разумно – я же тебе рассказывал про аксолотлей? Глядишь, отрастёт новая вилочковая железа. А старую выбросим тогда к чёртовой матери.
- Хорошо бы, - вздохнул Уилсон. – Солнце садится. Быстро оно здесь садится, да?
- Да.
- Я подумал… может, и правда куда-нибудь в Нью-Орлеан?
- Тапёром в бар?
Уилсон улыбнулся задумчиво, даже мечтательно.
- У тебя бы получилось…
- Мы это уже обсуждали, Джимми.
Уилсон перевернулся на спину, поёрзал затылком, сказал с усмешкой:
- Иногда хорошо, что волос нет – представляешь, сколько бы сейчас песку набилось?
- В плавки ещё больше набьётся, даже если там у тебя тоже все выпали.
- Ты поэтому джинсы не снял?
- Нет, я просто не страдаю эксгибиционизмом.
- Да? А раньше страдал…
- Раньше наслаждался. А сейчас солнце село. Новогодняя ночь, Уилсон. Морозно. Дети в снежки играют, а я без штанов?
- Хаус…
- Что?
Уилсон не ответил – не нашёлся, как сформулировать. Тревога за Хауса снова поднялась, как поднималась до сих пор только волна панической атаки, и, как паническую атаку, он постарался подавить её. Но спросил практично:
- Ты сколько сейчас кодеиновой дряни за сутки в себя впихиваешь?
Раньше на такой вопрос Хаус вообще бы не ответил.
- По-разному. Как нога…
- Нога твоя тут ни при чём, - смело, даже, пожалуй, нагловато заявил Уилсон. – После психушки с ногой было то же самое, а ты оставался чистым, пока Кадди от тебя не ушла. Кадди – не нога.
- Хочешь сказать, что боль сама по себе – недостаточная причина? – как-то излишне равнодушно спросил Хаус. Уилсон почувствовал, что дело идёт ко взрыву и демонстрации шрама.
- Раньше была, - тем не менее, упрямо возразил он. – Начал принимать викодин ты из-за ноги. Но потом… но сейчас нет. Сейчас одной боли было бы недостаточно. Тебе нужна другая причина.
- У тебя рак, только слегка приостановленный, но нигде не вылеченный. Когда ты умрёшь, я останусь ни с чем, - безжалостно сказал Хаус, словно озвучивая его собственные мысли. – Я это понимаю. Чем не причина?
Он явно хотел его зацепить, но Уилсон не купился.
- Я же ещё жив. Успеешь сторчаться, когда я умру. И ты это понимаешь. Так что не подходит. Думай ещё.
- Я при тебе принял, - вдруг признался Хаус. – В палате. Больше не было.
- Серьёзно? – растерялся Уилсон, не ожидавший ни этого, ни того, что Хаус вдруг просто ответит… - Ну… хорошо.
- Да ты задолбал! – всё-таки слегка разъярился Хаус и с трудом поднялся на ноги. – Пошли, червь песчаный, холодает.
Хотя нисколько не холодало.
Они побрели вдоль берега – Уилсон не застегнул рубашку, только накинул, и её полы трепыхались от налетающего ветерка. Хаус наоборот, свою застегнул на все пуговицы – какие нашёл, конечно, потому что полного комплекта на его рубашках никогда не было. Его трость вязла в песке, и он иногда оступался, кривясь от боли. Уилсон понял, что про наркотики он сказал правду – действительно, принял в палате Коста Бола, и больше не принимал. Хотя нуждался. И он хорошо знал, зачем Хаус иногда поступает так с собой – были прецеденты. И бурбон «квантум сатис», и его поведение перед телевизором сюда тоже очень даже вписывались.
- Давай просто уколю тебе снотворное, - предложил он сумрачно, глядя под ноги. – Вырублю вглухую – всё лучше, чем измотать себя до полуобморока. Что тебе такое снится, что ты боишься глаза сомкнуть?
- Секс с Кадди, - ответил Хаус, и было непонятно, огрызнулся или признался.
А на крыльце отеля он упал. Просто споткнулся. И Уилсон не успел подхватить. Трость отлетела в сторону, сам он завалился на бок, перекатился, сел, схватился обеими руками за больное бедро. Зажмурившись, запрокинув голову, резко, со свистом втянул воздух сквозь зубы. Замер, ожидая, пока боль откатит.
Уилсон подобрал трость – быстро, как будто это могло что-то поправить. И замер в ожидании. Голос подавать было небезопасно – в таком состоянии Хаус мог не только наорать, но и, дотянувшись, двинуть здоровой ногой по чувствительной косточке. Хотя нет, сейчас, пожалуй, не смог бы – его от боли почти парализовало. Уилсон молча ругал себя за то, что не успел удержать Хауса от падения – видел же, что тот еле на ногах держится, мог предвидеть, что крыльцо окажется опасным препятствием. Впрочем, за попытку поддержать тоже можно было схлопотать по голени. Тростью.
Хаус передышал самые нестерпимые мгновения, открыл глаза и попытался сфокусировать их на лице Уилсона. И стало смешно: Уилсон так явно терзался и виной, и страхом, и сочувствием, что его лицо вытянулось, глаза сделались большими, а губы выгнулись уголками вниз – вот-вот заплачет. И трость он держал перед собой в каком-то не то оправдывающемся, не то защищающемся жесте.
- Я – в порядке, - сказал Хаус. Получилось сипло.
- Но идти не можешь? - уточнил Уилсон.
- Дай мне пару минут.
- Хорошо… - Уилсон честно выждал две минуты. – Послушай, если я протяну тебе руку, чтобы помочь встать, ты меня по ней не треснешь?
- Рискни, - предложил Хаус. В его глазах слабо, но всё-таки шевельнулась смешинка.
Уилсон рискнул. Ухватившись за его руку, Хаус поднялся, подхватил протянутую трость.
- Чёрт с тобой, - сказал он уже у входа в номер. – Уколешь…попозже.


Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.

Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Понедельник, 01.11.2021, 09:51
 
tatyana-ilina-61Дата: Понедельник, 01.11.2021, 16:03 | Сообщение # 598
Окулист
Награды: 0

Группа: Персонал больницы
Сообщений: 148
Карма: 56
Статус: Offline
Цитата hoelmes9494 ()
А на крыльце отеля он упал
– к его боли ещё добавилось, и у меня тоже, наверное, выражение лица, как у Уилсона, стало... sad

А за проду, как всегда, спасибо!

 
hoelmes9494Дата: Понедельник, 08.11.2021, 09:57 | Сообщение # 599
фанат honoris causa
Награды: 0

Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
Итак, это предпоследний кусок, после перебивки выложу последний. Но у меня вопрос - вернее. просьба. Сайт наш опустел, а я хотела бы знать - кто-то ещё читает здесь мои фики, потому что если я захочу что-то ещё выложить, хотелось бы не в пустоту. Будьте так любезны, отметьтесь как-нибудь, если вы здесь
А пока вот этот кусок:


- Это я виноват – потащил тебя, - сказал Уилсон, хотя прекрасно понимал, что виноват не в этом. Не захоти Хаус пойти – не пошёл бы. И не захоти поехать - не поехал бы. Но он все эти недели упорно думал об одном и том же, и кое-какие выводы для себя сделал. И вина его перед Хаусом была – всё равно была - огромная и неподъёмная. И вина Кадди была не меньше. Но короче. В смысле продолжительности по времени короче, и уж кому-кому, но не ему было судить Кадди.
- С этим трудно что-то поделать. Мы – американцы, - сказал он вслух – сам себе, но отреагировал Хаус:
- Хочешь гражданство сменить? Так ты вроде уже и так…
– Дело не в гражданстве. У нас это в крови…
- Ты о чём? – нахмурился Хаус, не понимая.
Уилсон криво неловко усмехнулся:
- Да мы уже говорили об этом как-то. Я имею в виду социальное лицемерие. Принято улыбаться, принято говорить приятности, скрывая всё остальное. Все врут. И всё переворачивается с ног на голову: тот, кто не хочет улыбаться и врать постоянно, в наших глазах гад и скотина. Когда-то очень давно мне пыталась это донести одна учительница начальных классов – милая девушка, ты её лечил. Мне стоило бы прислушаться, но это была банальная истина – из тех. на которые перестаёшь обращать внимание, хотя они от этого истинами быть не перестают.
- Какая? – заинтересованно спросил Хаус.
- Та самая, которую ты вдалбливал в головы своим подчинённым годы: все люди врут. Только ты не добавлял важное. А она добавила.
- Что?
- «На словах». Она сказала мне «на словах все врут, нужно смотреть, что люди делают, а не что говорят».
- На делах они врут тоже довольно часто, - сказал Хаус. – Я видел сто раз. Успокойся ты уже, не заблуждался я никогда на твой счёт. Слабо тебе заставить меня делать то, чего я сам не хочу. Разве что ясно осознать, чего я хочу на самом деле.
- Вряд ли ты на самом деле хотел оказаться в этой заднице, - сказал Уилсон, щурясь и уводя глаза. - Викодиновая зависимость, психушка, тюрьма, а сейчас вообще тупик и безысходность – вряд ли ты этого хотел…
- Дерьмо случается, - пожал плечами Хаус.
- Почему только с тобой?
- А у тебя всё пони и радуги? А у Кадди? Ты сам сказал, она несчастлива. У Чейза клеймо «десдичадо», и те немногие женщины, которые нужны ему не на одну ночь, легко променивают его на Бога и принципы, у Формана вечная гонка за подвешенной перед носом мокровкой, вечно недочесанное ЧСВ и спермотоксикоз, у Тауба десяток детей, и все по большому счёту не его, у Тринадцатой… у Тринадцатой гентингтон – то же, что твой рак, только серий побольше. Если повезёт. Я по сравнению с вами ещё счастливчик. У меня хоть рака нет.
И Уилсон не удержался – улыбнулся:
- Оптимист... Пошли, доедим, что там осталось, и спа-а-ать, - он зевнул.
Телевизор работал – они оставили его включённым; снова показывали, как празднуют Рождество и Новый год в разных странах. Москва и Петербург утопали в снегу, в Фэрмонте катались на горных лыжах, мелькнули улицы Нью-Йорка с иллюминацией и пульсирующим неоном витрин, залитый огнями Лос-Анджелес, хмурый непогожий Лондон с венками из омелы и летящими из окон стульями, гламурный Париж, Прага с её пивом и пабами, Хельсинки, Канберра…
- Столько мест, где я никогда не побываю, - сказал Уилсон. – Знаешь… когда мы дети, кажется, что всё успеешь – всё объездишь, всё попробуешь, туристом в космос слетаешь. А потом как будто время откусывает куски от этого пирога, и тебе остаётся всё меньше.
- Плевать, - сказал Хаус. – Любой кусок такого же вкуса. А телевизор обеспечит тебе путевые впечатления лучше, чем два века назад рассказы мореплавателей – в цвете и объёме, если у тебя три дэ - плеер. Давай, тащи сюда еду – у меня нога болит.
Они снова устроились перед телевизором, и Хаус снова потянулся за бурбоном.
- Послушай, я ведь тебе кое-что ввести собираюсь, - упрекнул Уилсон, не решаясь перехватить бокал, только провожая его глазами. – Ядерная смесь не получится?
- Мне сейчас как раз ядерной смеси и не хватает, - возразил Хаус, но, только пригубив бокал, отставил в сторону. – Что там у тебя на сладкое, ты говорил? Кексики?
Десерт он ел, как маленький, облизывая пальцы и обзаведшись шоколадными усами. И стянул у Уилсона с тарелки облитый шоколадом грецкий орех. Уилсону это было почему-то приятно, словно всё как-то потихоньку вставало на места. Снова опасно затеплилась под сердцем особо ничем не обоснованная надежда. Ну. А почему нет? Новый год. Должны же хоть иногда случаться чудеса. Реторточка у его тарелки по-прежнему синела красителем, на неё падал свет лампы, и тонкое стекло поблескивало. Уилсон взял и принёс сюда же свою ракушку.
- Чего-то не хватает, - сказал Хаус, серьёзно наблюдая его манипуляции.
- Не хватает, - согласился Уилсон. – Талисмана года.
- Постой, - Хаус встал, зачем-то побрёл туда, где по зонированию номера считалась кухня, хлопнул дверцей холодильника. – Вот!
В его руке была бутылка «Вичвуд снейкс байт», Бог знает, как попавшая в бар третьеразрядной мексиканской гостиницы, со змеёй на этикетке.
- Круто! – похвалил Уилсон и пристроил бутылку рядом с ракушкой, ретортой и автомобильным ароматизатором. – Ну вот, теперь всё, как надо. Только полуночи, наверное, не будем дожидаться…
- Одиннадцати, - поправил Хаус. – Мы же Новый год не по-мексикански будем встречать, хватит с нас дельфинов. Сколько у нас сейчас?
Уилсон посмотрел на часы:
- Девять без четверти.
- Всего два часа с небольшим осталось.
- Ну-у. не знаю… Спать хочется. А тебе это и вообще необходимо. Ты, между нами, отвратительно выглядишь…
Но Хаус, всегда относившийся к встрече Нового года более, чем равнодушно, почему-то на этот раз только небрежно отмахнулся:
- Да ладно, два часа – некритично. Ну, а потом, если и заснём, можно же всё равно на пару минут проснуться и выпить, а потом спокойно спать дальше. Уже в новом году.
- Резонно, - не смог отказать ему в логике Уилсон.
- Ну вот. Поставь на мобильник какую-нибудь «будилку». И, кстати, пощёлкай там каналы в телике – может, что интересное?
Уилсон послушно взялся за пульт. И до одиннадцати они, как и днём, в полудремоте проторчали перед телевизором, изредка перещёлкивая каналы, изредка запуская руки в пакетик с воздушной кукурузой или шоколадно-ореховыми «шариками», изредка отпивая из « талисмана года». Это было так похоже на привычные совместные вечера в Принстоне, что обоих накрыло умиротворение, и сонливость их не была глубокой – жалко было проваливаться в сон окончательно.
- Как будто мы закончили ещё один какой-то этап, - признался в своих иллюзиях Уилсон. – И всё обещает хороший конец.
- Это неправда, - машинально заспорил Хаус.
- Плевать. Я так сейчас чувствую.
Категоричность ответа, кажется, немного удивила Хауса. Но, похоже, и обрадовала, потому что, помолчав и сонно посопев – а Уилсон думал уже, что он заснул – он вдруг тихо ответил:
- Я – тоже.
И, словно разбуженный этими словами, мобильник Уилсона щёлкнул и бодро заголосил: «Happy new year! Happy new year! May we all have a vision now and then…».
Уилсон взял в руку бокал с местным полусухим вином – ну, не шампанское, но и чёрт с ним:
- С Новым годом, Хаус!
- С Новым годом, Уилсон! – и чокнулся с ним недопитым бурбоном.

***
Человеческий мозг – удивительное явление природы. Он способен обработать огромное количество информации за минуту. Человек, закрывший глаза на пару мгновений, успевает увидеть многосерийный сон, подробный и красочный, с множеством перекрёстных связей – целый мир, отличающийся от привычного только одним: он абсолютно нереален.
Хаус открыл глаза и упёрся взглядом в душную темноту палаты интенсивной терапии онкологического центра в Бенито-Хуарес. Сознанию потребовались доли секунды, чтобы восстановить затёртое сном представление о реальности. И тут же сжимающей болью откликнулось сердце. Было тихо. Потому что монитор, реагирующий на смерть больного противным монотонным писком, он выключил, прежде чем отключился сам. Удивительно, что ему удалось заснуть сразу, едва наступила эта жуткая тишина. Может быть, даже сначала это был обморок, но потом он точно спал. Потому что видел длинный и прекрасный сон, где Уилсон был ещё жив и говорил с ним, ехал в автобусе и ел мороженое, мечтал вернуться в Принстон, стоял на берегу залива, сидел сзади на мотоцикле, обхватив его слабыми руками за пояс, даже выпивал в честь Нового года - целая жизнь, которую он мог бы ещё прожить, если бы костный мозг прижился. А на самом деле, сколько времени это всё длилось? Минуты? В ушах ещё стоял собственный хриплый голос: «Время смерти: двадцать три, пятьдесят девять». Он сказал это вслух, хотя в палате никого не было. Привычка…. Но как загадочен человеческий мозг, играющий с реальностью и представлением по совершенно своим неописуемым законам. Сколько всего он успел увидеть за эти минуты: что у Коварда получилось, что Уилсон пережил лечение и получил свою отсрочку, что проклятый онкоцентр сгорел во время урагана, и Ковард погиб, а они выжили. И даже как будто они с немного окрепшим Уилсоном работали в каком-то захолустном местном госпитале (в каком? тут нет никаких госпиталей, кроме онкоцентра) под началом этого опасливого типа – Дига (интересно, он бы наяву взял на работу нелегалов без лицензии?), и что они встречали Новый год в отеле и строили планы, куда поехать – в Нью- Орлеан или прямо в Принстон. Он всё ещё слышал голос Уилсона, видел его улыбку, его ласковые глаза доброго спаниэля – «эль шоколад амарго». Он вспомнил, что Уилсон говорил там – во сне – о нём, об их дружбе, о своей вине перед ним, Хаусом – вине, которую Хаус отказался признавать виной - и у него перехватило горло – вдобавок к разыгравшейся стенокардии.
Раньше, в детстве, в романах, которые ко взрослому возрасту он почти перестал читать, ему встречалось это выражение «умирать от горя». Он всегда считал его преувеличением. Смерть – процесс физиологический, и могучий инстинкт самосохранения никогда не позволил бы просто повернуть выключать. Горе – эфемерная надстройка над состоянием гиппокампа, ерунда, в общем-то, в масштабах общей биологии. Это вам не панмиелофтиз, не оставляющий никаких надежд, когда кома, и неуправляемая гипертермия, и кровотечения отовсюду, откуда можно и нельзя; когда сначала останавливается перистальтика, потом дыхание, потом сердцебиение, и – наконец – электрическая активность мозга тоже пишет прямую черту под заунывный вой монитора.
Двадцать три, пятьдесят девять…. Как точка. Всё. Только на часах аккуратиста-Уилсона тридцать первое декабря две тысячи двенадцатого года, должно быть, уже сменилось на первое января две тысячи тринадцатого. Часам наплевать. Они продолжают идти и на мёртвой руке. Это реально. Это осязаемо. А горе…. Ну, что «горе»? Литературный приём…
Но вот сейчас он вдыхал воздух, а газообмена с кровью не происходило, словно кто-то напоил его под шумок синильной кислотой, словно лёгкие отказывались забирать из воздуха кислород, который все последние сутки не мог насытить лишённую эритроцитов кровь Уилсона. И дышать им становилось всё бессмысленнее.
Вот это и значит умирать от горя. Сердце продолжает биться, хоть и сквозь боль, лёгкие раздуваются и опадают, кишечник функционирует, проталкивая пищевой комок от входа к выходу, даже эрекция спросонок наблюдается. Даже мозг продолжает работать – выстраивать причинно-следственные связи, запоминать их последовательность. А самого человека уже нет. Но разве так бывает? Все принципы иерархичности потребностей Маслоу псу под хвост.
А Уилсон молодец, долго продержался. У Кавардеса уже несколько раз опускались руки, и он порывался отключить жизнеобеспечение. Хаус не давал. Ждал. Ну вот, дождался. Теперь, действительно, всё.
И завершающим штрихом появилась, наконец, она – та, которая должна появляться под занавес. Возникла из темноты лёгким светящимся силуэтом – предсказуемая, с распущенными светлыми волосами в нелепой розовой кофте, которой наяву он у неё не помнил.
- Я пришла вас поддержать, доктор Хаус. Удивлены?
- Беспощадная Стерва? Почему ты? Почему не он?
- Потому что ему ещё не время.
- Какое время? Разве там есть время? Разве не всё уже кончено?
- Для него – да. Для вас – нет. Потому что вы всё ещё не сделали того, о чём он просил. И пока не можете поставить точку.
- Я? Но я же…
- Позвоните ей! – голос Эмбер, но интонация Уилсона.
- Господи! Зачем мне это теперь? Чем она может помочь?
- Помочь? А вы рассчитывали на помощь? – Эмбер словно слегка удивилась. – При чём тут вы? Это не ради вас. Это она имеет право знать. Они дружили. Она могла бы быть рядом с ним до конца. Как друг. Это вы всё разрушили. Это вы уже однажды солгали ей сначала о своей любви, а потом и о своей смерти. О его - права не имеете.
- Я не лгал. Я любил её…
- Этот глагол не бывает в прошедшем времени. Хаус. А жаль, между прочим. Было бы проще всем…. Позвоните ей! И тогда всё будет, действительно, кончено.
- Я… не помню номер, - прохрипел он, судорожно сжимая мобильник, но в голове уже выстраивались линейкой цифры.
- Вы помните.
- Последние три цифры – как пароль дозатора. Он помнил. Он только не знал, что говорить, и как вообще будет говорить без дыхания и с накрепко перехваченным горлом…


Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.

Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Среда, 10.11.2021, 09:10
 
tatyana-ilina-61Дата: Вторник, 09.11.2021, 13:49 | Сообщение # 600
Окулист
Награды: 0

Группа: Персонал больницы
Сообщений: 148
Карма: 56
Статус: Offline
Ну... я это... перебиваю smile Что могу, как говорится wink Я-то здесь! smile

Спасибо за прекрасный, интереснейший фик. Как всегда, жаль, что близок финал... И всё равно с нетерпением жду развязки! angel2 heart
 
Форум » Фан-фикшн (18+) » Хауз+Уилсон » У АНГЕЛОВ ХРИПЛЫЕ ГОЛОСА. (будет макси лоскутного типа о хилсоне в Мексике он-лайн)
Поиск:



Форма входа

Наш баннер

Друзья сайта

    Smallville/Смолвиль
    Звёздные врата: Атлантида | StarGate Atlantis - Лучший сайт сериала.
    Анатомия Грей - Русский Фан-Сайт

House-MD.net.ru © 2007 - 2009

Данный проект является некоммерческим, поэтому авторы не несут никакой материальной выгоды. Все используемые аудиовизуальные материалы, размещенные на сайте, являются собственностью их изготовителя (владельца прав) и охраняются Законом РФ "Об авторском праве и смежных правах", а также международными правовыми конвенциями. Эти материалы предназначены только для ознакомления - для прочих целей Вы должны купить лицензионную запись. Если Вы оставляете у себя в каком-либо виде эти аудиовизуальные материалы, но не приобретаете соответствующую лицензионную запись - Вы нарушаете законы об Интеллектуальной собственности и Авторском праве, что может повлечь за собой преследование по соответствующим статьям существующего законодательства.