Мини-чат | Спойлеры, реклама и ссылки на другие сайты в чате запрещены
|
|
|
У АНГЕЛОВ ХРИПЛЫЕ ГОЛОСА.
| |
| tatyana-ilina-61 | Дата: Среда, 03.02.2021, 07:25 | Сообщение # 556 |
Окулист
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 148
Карма: 56
Статус: Offline
| Цитата hoelmes9494 (  ) В смысле, туалетное чтиво?
Не-не-не, ни в коем случае!  Это имеются в виду "какающие мальчики" Ну и ассоциация с моим любимым "Необыкновенным концертом" Образцова
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Четверг, 11.02.2021, 16:22 | Сообщение # 557 |
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| В растерянности и, пожалуй, даже смятении Хаус передумал искать Уилсона прямо сейчас, а направился в кафетерий, где немного надеялся снова увидеть снеговика – понятно же, что мальчишки падки на сладкое и вечно голодны.
Снеговика он там не увидел, зато увидел Уилсона, который спокойно и размеренно набирал в тарелку – вернее, в огромное блюдо - бутерброды и пирожные, приглядывая заодно свободный столик.
- А меня почему не позвал? – обиделся Хаус, но без азарта, рассеянно – мысли его по-прежнему были заняты письмом.
- А когда такое было, чтобы я пошёл есть, а ты не подтянулся? – насмешливо спросил Уилсон, подставляя ему блюдо нужным краем. – С индейкой и помидорами, соус двойной, обезогуречено, как ты любишь. Туда? – он указал глазами на освободившееся место.
- А выпивка?
- А мы на работе.
- Ну, хоть сока возьми.
- Место займи – возьму. У меня только две руки.
- Серьёзно? Ты – не Шива? – снова рассеянно «удивился» Хаус, забрал у Уилсона блюдо и пошёл занимать столик.
В свои «только две руки» Уилсон умудрился загрести два стаканчика с кофе, поставленных друг на друга, и два, таким же образом установленных стакана с соком – Хаусу апельсиновый, себе – томатный.
- Понравилось лечить крапивницу? – спросил он, откусывая от бутерброда – Мне прямо интересно, как ты её пальпировал.
- Я её не пальпировал – просто выписал супрастин.
Ответ не понравился. Уилсон положил надкусанный бутерброд на край тарелки:
- Ты чем загрузился-то? А?
Хаус не стал темнить – протянул письмо:
- Ерунда какая-то…
То, что он не стал ни язвить, ни выделываться и выглядит, пожалуй, смущённым, произвело на Уилсона впечатление. Он пробежал глазами записку, хмыкнул, ещё раз прочитал и посмотрел на Хауса, стараясь сдержать улыбку:
- Ну, почему сразу «ерунда»? Может, она серьёзно…
- Она – кто?
- А ты сам не знаешь?
- Знал бы, не с тобой бы это обсуждал.
- Ну да, - недоверчиво усмехнулся Уилсон. – Со мной бы и обсуждал – с кем тебе ещё? – и вдруг, только сказав так, подумал, что Хаус, в сущности, очень одинокий человек, почти не имеющий личных отношений, не умеющий их строить, не верящий вообще в их возможность по отношению к себе и, кажется, уже смирившийся со своим одиночеством, утративший надежды на возможность чьей-то искренней привязанности.
Если эта записка была шуткой, то в таком свете шутка выглядела жестокой.
- Почтальона ты не поймал? – спросил он, уверенный в том, что Хаус, по крайней мере, попытался.
- Почтальон какой-то левый. Пацан, переодетый снеговиком. Майра сказала, среди волонтёров, задействованных письмоносцами, мальчишек нет.
- Майру спросил? – восхитился Уилсон. – Ого, как тебя зацепило!
Хаус посмотрел ему в глаза с неожиданной глубокой серьёзностью.
- Да, зацепило. За последние пять лет мне объяснялись в любви моя бывшая жена, больная микозом мозга соплячка и старушка-сифилитичка. Объяснений в не-любви было куда больше, - он тронул пальцами шрам от пули на шее.
Уилсон тоже сделался серьёзным – взгляд Хауса нехорошо резанул его по чувствительной совести.
- А Кэмерон? – напомнил он, желая немного подбодрить загрустившего друга.
- Она мне в любви не объяснялась – она ждала, пока я ей объяснюсь.
- Ну, хорошо, чёрт с ней, с Кэмерон. Но с чего ты взял, что в тебя так уж нельзя влюбиться? Скажем, та девчонка, из инфекционного… Збаровски.
- Да она меня терпеть не может.
- Просто заигрывает. А эта полненькая лаборантка? Она говорила, что ты – самый адекватный врач в больнице, я сам слышал.
- «Адекватный врач» - эвфемизм слова «любимый»?
Уилсон, чтобы избежать ответа, снова принялся рассматривать записку.
- На принтере напечатано. Можно попробовать шрифт сравнить – у каждого картриджа свой характер…
-Уже. Этот «характер» - из моего кабинета.
- О, как! – сказал Уилсон с уважением к таинственному автору.
Он видел, что Хауса «зацепило» - было и забавно, и жалко его, и любопытство мучило: неужели кто-то, действительно, испытывает серьёзные чувства к этому «постоянно действующему несчастью Принстон-Плейнсборо»? Он, уже про себя, мысленно перебрал всех женщин, которые пришли ему на ум – сначала присутствующих в больнице, потом и отсутствующих – мало ли. Но картинка всё равно не складывалась. Збаровски? Да, она дерзкая, она бы могла, но она и в глаза сказала бы с той же резкостью и не выбирая слов. К тому же, её отношение к Хаусу, как ни крути, на любовь не тянуло – интерес, любопытство, возможно, дружба когда-нибудь потом, причём такая дружба, где на одно искреннее слово приходится десяток подколок и подначек.
Кэмерон? Она бы не стала просто так называть Хауса гадом при личном обращении, считала себя выше этого, разве что Хаусу удалось её как следует разозлить.
Он пометил себе узнать, злил он её в последнее время или нет.
Лаборантка, о которой он говорил? Нет, эта бы вообще не стала, там любовью не пахнет – просто ей нравятся умные, а Хаус умный.
Майра? Уилсон, в принципе, и это допускал. Майра постоянно пикировалась с Хаусом, и ей это, кажется, доставляло настоящее удовольствие. Хотя… нет, вряд ли. Всё таки, Майра другого темперамента, да и Хаусу она не интересна, так что окажись она автором таинственного послания, это будет попросту скучно.
Оставалась Кадди. Для Кадди выходка была, прямо сказать, не по имиджу, зато она, уж точно, неровно дышала к Хаусу - между ними аж искрило во время их постоянных задорных стычек. К тому же, она, в отличие от остальных претенденток, была Хаусу ровней. Но ведь это ещё не любовь...
Уилсон ещё раз перечитал записку. Стиль вполне мог подходить Кадди – резкий, вызывающий, даже, пожалуй, драчливый, но, вместе с тем, с серьёзной подоплёкой. Кроме того – немаловажный факт – она вполне могла находиться в кабинете Хауса, не боясь его грозного хозяина, когда ей захочется, и столько, сколько будет нужно. Против было только одно соображение: Кадди не было нужды писать такие записочки – Хаус, пусть и в шутливой форме, постоянно демонстрировал ей , по крайней мере, гендерный интерес, тут у неё не было причин ни заблуждаться, ни откровенничать. Или… или он дурак и вообще ничего не понимает в мотивах.
Хаус между тем немного пришёл в себя, доел свой бутерброд и спёр - его, из которого теперь выковыривал нелюбимые огурцы, сок тоже прикончил, от его сока отпил, и кофе его тоже выпил бы, если бы в него влезло за раз столько кофе. Впрочем, двойная порция пирожного в него вполне могла влезть, и Уилсон, спохватившись, убрал свой эклер подальше.
- Давай, - Хаус протянул руку за открыткой. – Хватит строить из себя Пинкертона.
И только при упоминании Пинкертона Уилсон вспомнил, что упускает ещё один момент, а что ещё важнее, упускает его и Хаус. Он не сразу вернул открытку, а сначала, неловко повернувшись, уронил трость Хауса, нагнулся за ней всё ещё с открыткой в руках и там, почти под столом, поднёс открытку к носу и понюхал.
Он прекрасно знал этот запах – Бонни тоже любила такой парфюм, он вообще шёл темноволосым, смуглым, упруго сбитым дочерям земли обетованной, отдалённо напоминая о восточных благовониях, сандаловом дереве и комифоре. И ни за что на свете он не хотел, чтобы Хаус тоже вычислил этот запах, поэтому поступил, пожалуй, подло, когда выпрямляясь, неловко опёрся на край стола и опрокинул свой кофе, залив им всю открытку.
- О, чёрт! – пробормотал он, непритворно краснея. – Извини!
- Первый раз вижу, - сказал Хаус, - чтобы человек томатным соком - и так надрался. У тебя не инсульт? Голова не кружится?
- Просто случайность. Я же извинился. Ну, хочешь, я возьму и высушу? Повесишь потом в рамочку, как трофей.
Хаус издал носом какой-то неопределённый звук, больше всего напоминающий лошадиное фырканье, залитую кофе открытку смял в руке и бросил в мусорный ящик у двери. Издалека, но попал точно.
- Ну, зачем ты! – огорчился Уилсон. Действительно, огорчился. Ему показалось, что Хаус расстроился и что он, может быть, действительно, сначала хотел сохранить открытку, а после его слов о рамочке уже не смог в этом признаться. И ещё подумал, что будет совсем плохо, если смятую открытку в мусорке увидит Кадди.
- А ты уже решил начать сочинять подходящую к случаю слезливую мелодраму? – криво усмехнулся Хаус. – Прекрасная незнакомка влюблена в гада, неспособного к взаимности. Она объясняется, он игнорирует, она страдает, он издевается, она ломает руки, он…
- Хватит, перестань, - попросил Уилсон. – Тебе было приятно. А сейчас ты паясничаешь, потому что… ну, потому что не умеешь нормально реагировать на такие вещи.
- Нормально – это как твоя помощница декана? – и Хаус томно состроил Уилсону глазки.
Уилсон не удержался – фыркнул.
- Я умею нормально реагировать, - вдруг совершенно серьёзно сказал Хаус. – На нормальные вещи. Только я как-то странно действую на людей, и вместо нормальных вещей из них начинает лезть вот это, - он постучал пальцем по столу, где лежала открытка, и где ещё остались капли кофе.
И снова Уилсон почувствовал какую-то неловкость перед Хаусом. «Зачем она это сделала?», - подумал он неприязненно.
- Ты пирожное доедать будешь? – спросил Хаус. Не схватил – спросил. Похоже, таинственное послание расстроило его друга вконец.
А уже через пять минут случилось то, чего Кадди опасалась больше всего – в соседнем квартале в торговом центре во время празднования и плясок у рождественского дерева внезапно рухнуло перекрытие. Часть пострадавших повезли в Центральную Окружную, часть – в Мёрси, часть – к ним. Естественно, неотложку сразу залихорадило, и все торжества, включая почту и фуршет, скомкались – веселиться остались только пациенты и их родственники, а врачи и медсёстры принялись оказывать помощь. И, конечно, Хаус сразу же нашёл себе загадку по душе – непонятное появление обширных кровоизлияний на теле женщины, которая божилась, что ни обо сто не ударялась и ниоткуда не падала. Уилсон своими ушами слышал, как он радостно – не сказать злорадно – скликает из-за праздничных столов, а то и из праздничных постелей свою многострадальную команду. Это его успокоило – на время диагностики, ясно же было, Хаус о таинственной открытке и думать забудет.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Суббота, 13.02.2021, 11:03 |
| |
| |
| tatyana-ilina-61 | Дата: Пятница, 12.02.2021, 17:42 | Сообщение # 558 |
|
Окулист
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 148
Карма: 56
Статус: Offline
| Спасибо за тёплую и душевную проду, hoelmes9494, такое же тёплое и искреннее. Любимые персонажи. живые диалоги... это было очень хорошо, правда!   
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Воскресенье, 21.02.2021, 16:32 | Сообщение # 559 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Он поймал Кадди в приёмном отделении, где она на ходу решала по телефону какой-то вопрос о свободных операционных и свободных хирургических бригадах.
- Нужно поговорить.
Кадди посмотрела на него мутным взором загруженного администратора, у которого возник форс-мажор в рождественскую ночь:
- Уилсон, отстань. Мне не до тебя.
- Хорошо. Просто скажи, зачем ты это сделала?
Кадди опустила телефон:
- Сделала – что?
- Я говорю об открытке, которую ты послала Хаусу с рождественской почтой. Даже не с почтой – с каким-то наймитом в костюме снеговика.
В глазах Кадди появились бесконечное смирение и обречённость:
- Ты продолжай, - сказала она. – Может быть, я в конце концов пойму, о чём ты говоришь.
- Не надо хитрить, Лиза. Всё ты прекрасно понимаешь. Хаус показал мне эту открытку, я читал её, в руках держал. Я знаю, что её послала ты. Твои духи тебя выдали. И ещё чуть-чуть – Хаус тоже бы об этом узнал. Считай, что тебе повезло.
- Ну, ладно, допустим, - бормотнула Кадди, отводя взгляд. – И что такого? Дружеская шутка…
Уилсон сжал губы своим особенным. Уилсоновским образом. Уверенно покачал головой:
- Не очень дружеская. Хаус так-то не избалован вниманием и признаниями в любви, поэтому для того, чтобы просто лишний раз назвать его гадом, ход был не слишком добрый. Нет?
На этот раз Кадди вскинула голову довольно энергично, её глаза сверкнули зелёным, как у кошки, хотя вообще -то Уилсон привык считать их серыми.
- А если не просто?
- То есть? – растерялся он. – Ты же не хочешь сказать, что…. Или хочешь? Ты что, серьёзно? – и его глаза, и губы поплыли в каком-то озорном восхищении – не то ситуацией, не то собственной догадкой, попавшей в цель. – Так ты… ? Вау!
- Джеймс, - строго проговорила она, глядя ему прямо в глаза. – Заткнись!
- Нет, подожди… Тебе что, реально нравится Хаус? Не просто как объект приложения феромонов? Как человек?
- Совершенно не нравится, - замотала она головой и, кажется, рассердилась. – Ну, вот сам скажи, как он может нравиться? Самовлюблённый нарцисс – притом, нарцисс худшего толка. Потому что зациклен не на внешности, а на своей исключительности, на своей гениальности сраной, на своём правдолюбии вывихнутом наизнанку. Желчный, как калькулёзный холецистит, ядовитый, как крысомор, коммуникабельный, как опунция – начальство бесит, подчинённых строит, над больными глумится, медсёстры его попросту боятся.
- Исчерпывающая характеристика, – хмыкнул Уилсон. – Но…
- Но, - подхватила Кадди, кивком давая ему понять, что он продолжил правильно, - если бы не всё это, я втюрилась бы в него по самые пятки.
- То есть, - не отставал Уилсон, - ты втюрилась в него по самые пятки?
Кадди медленно вдохнула и выдохнула, явно следуя какой-то методике по управлению гневом.
- Джеймс, послушай меня. Мне не двадцать лет. И даже уже не тридцать. Я не хочу просто взять – и сыграть в «красавицу и чудовище» без гарантий на выигрыш. Даже, пожалуй, скорее, с гарантией на проигрыш. Хаус очень хорош – без дураков, он реально хорош, и у меня на него соски твердеют. Ты знаешь об этом, не то ты ко мне сейчас не подкатил бы. Но Хаус – не то, что мне нужно, понимаешь? Мне нужен мужчина, от которого не страшно родить ребёнка, и на которого потом не страшно этого ребёнка оставить, а не вечный подросток-социопат, за которым за самим нужно постоянно присматривать, как за ребёнком, который в любой момент выкинет, что угодно. И, что самое грустное, он останется таким до седых мудей и вставной челюсти. Отвечать за всё самой и в личных отношениях тоже – спасибо, мне этого на работе хватает.
Уилсон, который смотрел на неё, вытаращив глаза – в особенности из-за яркой лексики и эмоциональности её отповеди, переглотнул и вдруг снова полыхнул своей фирменной, на грани непристойности, улыбкой:
- Ну а тогда, может, я, а? Я – ответственный.
- А вот ты – нет, - спокойно сказала Кадди, кажется, окончательно взявшая себя в руки. – Ты ответственный, это правда, но я бы с тобой со скуки умерла на третий день. Извини.
Уилсон обиделся.
- А Хаус говорит, что со мной не скучно, - сказал он.
- Может быть, Хаусу с тобой и не скучно. Но я не Хаус. И ты – не Хаус. Смотри, как смешно: нам обоим, оказывается, нужен Хаус. А мне, кстати, прямо сейчас – он же вроде дежурит в приёмном, а у меня там рук не хватает. Может, ты знаешь, где он прячется?
- Он не прячется – он работает, - заступился Уилсон. – Та женщина…
- С синяками? Знаю, видела. Там ничего срочного.
- Хаус считает, что есть.
- «Хаус, Хаус», - в сердцах передразнила Кадди. – Надоел ты мне со своим Хаусом. Иди работать, - и когда он уже повернулся, чтобы оставить её в покое, вдруг окликнула:
- Уилсон!
- Что?
- Не говори ему.
- Не скажу, - пообещал он, но Кадди почему-то это смирение не удовлетворило.
- Ведь скажешь?
- Не скажу, - и, видя, что она не верит, добавил. – Хотел бы сказать, уже сказал бы… Кто был снеговиком?
- Мой племянник. Хаус до него не достанет, они приехали на рождество, и в среду уже уезжают.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
|
| |
| |
| tatyana-ilina-61 | Дата: Понедельник, 22.02.2021, 21:39 | Сообщение # 560 |
|
Окулист
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 148
Карма: 56
Статус: Offline
| Замечательный разговор Хаусомания шагает по умам
Спасибо! 
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Среда, 03.03.2021, 09:12 | Сообщение # 561 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Праздничный ужин получился не слишком роскошным – в основном из-за Уилсона, который пока ещё вынужден был соблюдать довольно строгую диету и почти никакого спиртного – так, полбокала шампанского, и то с осторожностью. Ради антуража в большей степени.
Но зато Хаус раздобыл где-то музыкальную приставку к телевизору, и они до полуночи слушали старый джаз, которому, правда, немного мешали доносившиеся из коридора взрывы смеха и выкрики гостей отеля, тоже праздновавших рождество.
- Пойдём на берег, - наконец, позвал Уилсон. – Смотри: луна полная. Красиво.
- Давно ты романтиком заделался? – хмыкнул Хаус.
- Примерно с мая, - отводя глаза и щурясь, сказал Уилсон, явно имея в виду тот день, когда получил результаты биопсии.
- У тебя появилась дурацкая манера спекулировать на своём раке, – сказал Хаус, вроде бы шутя, но несколько раздражённо. Вопреки ожиданию, Уилсон не обиделся, а улыбнулся:
- Но ведь получается! Давай-давай, пошли.
- А ничего, что у меня нога болит?
- У тебя появилась дурацкая манера спекулировать на своей ноге, - не моргнув глазом, отфутболил Уилсон, и Хаус – делать нечего – потянулся за рубашкой.
После ранне-декабрьского ласкового потепления снова стало свежо – наверное, и действительно, этот сезон выдался необыкновенно холодным. Днём, пока светило солнце, было жарко, но едва оно падало – по южному стремительно – за горизонт, на берегу сильно свежело, и окунаться в море уже не тянуло. Бриз крепчал, становясь порывистым, Уилсон, сделавшийся зябким после комбинированной терапии по Кавардесу, кутался в свою бежевую ветровку.
- Мне волос не хватает, - шутливо пожаловался он и погладил ладонью затылок. – Как думаешь, не вырастут больше?
Хаус не ответил. Потому что подумалось: «может, и вырастут – как раз к кремации, будут трещать…» - и он очень не хотел, чтобы Уилсон по голосу понял, о чём он.
- Я бы написал письмо Санте, - сказал Уилсон, помолчав.
На это Хаус обернулся круто, как ужаленный:
- Серьёзно?
Уилсон с грустноватой насмешкой покачал головой. Потом негромко заговорил, глядя по привычке не на Хауса, а на линию разделения неба и воды:
- У нас была неортодоксальная семья. Поэтому праздновали и хануку, и рождество – двойное удовольствие. А потом ещё Новый год. Дэви тогда был здоров, мы жили в Чикаго, все трое катались на коньках, ещё с горы на камерах от отцовского «вольво» - знаешь, они здорово скользят по укатанному склону. В Чикаго зима мягкая, больших морозов не бывает, но иногда ветрено. В такие вечера так здорово ввалиться домой с холода, распутать шарф, повесить на вешалку куртку, а потом в носках и пушистом свитере пить какао с зефирками. Маленькие зефирки, как будто кукольные пирожки. И ещё у нас была ёлка с игрушками – всегда. Отец не любил искусственных и всегда покупал на ёлочном базаре натуральную. И они с мамой вдвоём вешали игрушки. Красивые такие игрушки, ещё с начала века. Пряничный домик, ковбой на лошади, Вифлеемская звезда – её устанавливали на макушку. Папа забирался на стул и тянулся к этой самой макушке, а мама всегда боялась, что он упадёт. И ещё был один мой любимый шар – стеклянный, совершенно синий перевитый тонкой-тонкой серебряной вязью, вроде морозного узора. Я мог часами смотреть, как он висит и от малейшего сквозняка начинает поворачиваться на нитке. А цветные лампочки отражаются в нём и бросают синеватые отсветы на стену. Я любил читать, сидя прямо под ёлкой при свете этих лампочек. На страницах тоже тогда играли цветные пятна…
- А мать гоняла тебя веником, чтобы не портил глаза и не сводил на нет труд своего окулиста, - догадался Хаус.
Уилсон улыбнулся тёплой и грустной улыбкой:
- Да, примерно так и было. А вот писем Санте мы никогда не писали – странно, правда? Все мои одноклассники, хотя уже и не верили ни в какого Санту, писали эти дурацкие вымогательские послания в надежде, что родители их перехватят и поработают для них Сантой, а мне было как-то неловко клянчить новые диски или мопед. Это обесценивало сказку. Ну, то есть, мне так казалось, что обесценивает. Наверное, меня так воспитали, хотя я уже деталей своего воспитания и не помню… А сейчас я бы написал…
- И какого же мопеда тебе теперь от него надо? – грубовато спросил Хаус. – Хочешь, чтобы он на подольше заблокировал твой выключатель?
Уилсон покачал головой, по-прежнему грустновато улыбаясь:
- Я не такой наивный. Знаешь… я хочу… хочу ещё раз увидеть настоящую зиму. Со снегом. С нормальными замёрзшими лужами. И с нормальным Сантой, а не с этим мачо в сомбреро. Хочу замёрзнуть, прийти с улицы в тепло и пить какао в носках и пушистом свитере... Хочу домой, Хаус… - он коротко судорожно вздохнул, а улыбка всё блуждала по его губам, остывая в глазах.
- Ну, и поедем, - как о чём-то совершенно обыкновенном откликнулся Хаус, старательно уводя взгляд. – Закончим здесь, у Дига, получим бабки, сядем на самолёт - и адьос. И снег, и холодюгу вполне себе застанем – будешь доволен. А какао и зафирки – вообще ерунда. В любом супермаркете того и другого пачки. Купим тебе пушистый свитер… с оленями.
- Тебе нельзя, - сказал тихо Уилсон. – Тебя заметут в первом же аэропорту. Ты прости меня, пожалуйста, я чушь горожу. Никуда мы не поедем. Здесь климат отличный, а мне простужаться, уж точно, не стоит. Да и… Ладно, всё! – и он вдруг стремительно пошёл вперёд по пляжу вдоль кромки воды – так быстро, что хромому Хаусу не догнать. Да он и не попытался – остался стоять, опираясь на вязнущую в мелкой гальке трость и смотреть вслед Уилсону, сдвинув брови.
Чтобы успокоиться, ему понадобилось минут десять. Присел у воды, плеснул в лицо отрезвляющей прохлады, обернулся – Хаус так и стоял, где он его оставил, белея рубашкой в сгустившейся темноте. В двух шагах от него – он помнил это – была площадка солнечных часов, а дальше уже достигал свет, и песок и галька призрачно белели расходящимися кругами.
Уилсон нагнулся, поднял мелкую ракушку и зашвырнул далеко в воду. Поднял другую. Стоял и швырял ракушки и камешки, стараясь закинуть как можно дальше, хотя и всё равно не видел, куда они долетают. И не останавливался, пока не услышал за спиной хруст гальки под подошвами кроссовок и под наконечником трости, и пока не свистнул мимо ухо другой маленький снаряд запущенный твёрдой рукой.
- А я ещё тогда знал, что это Кадди прислала тебе открытку с рождественской почтой, - сказал он, не оборачиваясь – Про то, что ты гад, но она всё равно в тебя влюблена и призналась бы, не будь ты такой гад. Ты помнишь?
- Нет.
Уилсону, однако, показалось, что это «нет» прозвучало как-то излишне резко, и поэтому неубедительно.
- Ты звал её во сне, - сказал он, тщательно следя, чтобы получилось без выражения.
- Я трахал её во сне, - поправил Хаус. – Впрочем, и наяву тоже. И в обоих случаях напрасно.
- Она заболела, когда узнала о твоей смерти. Поэтому не смогла приехать.
- Ты это уже говорил.
- Да? Я не помню…
- У тебя короткая память.
- Я ей звонил.
- Это ты тоже говорил.
- Они живут в…
- Я тебя спрашивал, где они живут?
Уилсон наклонился за очередной горстью камней.
- Когда мы оба были одиноки, и ты сводничал, это ещё туда-сюда можно было понять, - сказал Хаус. – Нет, конечно, выглядело и тогда предельно глупо, и тебя никто не просил, но всё-таки можно было понять. Сейчас я вне закона, она замужем за тем типом, которого сама выбрала, и растит вместе с ним дочь. Ты какого хрена не уймёшься?
- Ты знаешь, кто её муж? – вдруг спросил Уилсон.
- Знаю, - неожиданно утвердительно ответил Хаус.
- Откуда?
- От верблюда. Кенгуру на хвосте принесла.
- Ах ты… - не удержал он междометья, но продолжать не стал. Конечно, у Хауса должен был быть информатор, даже в день этих дурацких похорон понятно было, а в кандидатуре, тем более, глупо было и сомневаться.
- А он не двойной агент? – спросил Уилсон, подумав. – Знаешь, когда я заговорил с ней о тебе, она не удивилась, как будто уж знала…
- Заговорил обо мне? – хмыкнул Хаус. – Вот поэтому мой агент не ты. У тебя же профузный понос на чужие секреты, тебе и двойным быть не надо.
- Но о том, что ты жив, она, похоже, и без меня догадалась, - заверил Уилсон. – Так что твой кенгуру…
- Наплюй, - как-то равнодушно откликнулся Хаус. – Уже неинтересно.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Среда, 03.03.2021, 09:18 |
| |
| |
| tatyana-ilina-61 | Дата: Четверг, 04.03.2021, 12:20 | Сообщение # 562 |
|
Окулист
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 148
Карма: 56
Статус: Offline
| Ну да, ещё как интересно! Сам вскоре убедишься
Рассказ Уилсона о детстве, ёлке, книжках настолько замечательно написан, что хочется его перечитывать снова и снова. И поздравить автора со вчерашним Днём писателя, потому что тот, кто умеет так писать, уже не просто фикрайтер, а вот именно что настоящий писатель. Да и хороший фикрайтер – тоже далеко не просто...
Спасибо, hoelmes9494! 
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Воскресенье, 14.03.2021, 10:04 | Сообщение # 563 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Зря они заговорили об этом – вернее, Уилсон зря заговорил, Хаус-то не заговаривал. Но во сне она пришла не к Уилсону, а к нему. Села напротив, скинув туфли и скрестив по-турецки ноги в джинсах и капроновых чулках, никак не забранные волосы свесились на грудь, на зелёный тонкого трикотажа свитер. Ей всегда шёл зелёный цвет, хотя она была уверена, что красный.
- Про открытку ты ведь ещё тогда догадался? И промолчал…
- Не хотел спрашивать.
- На тебя это непохоже. Впрочем, нет… пожалуй, как раз похоже. Ты поступаешь так, когда боишься обмануться. Значит, что? Значит, ты боялся обмануться? Потому что тебе хотелось, чтобы это была я?
Он не ответил. Во сне, кстати, вообще не обязательно отвечать – призрачным собеседникам и без того известны все твои мысли.
- Почему у нас ничего не получилось? – спросила она. – Ты знаешь?
- Может быть, потому, что я, действительно, гад? – нерешительно предположил он. Не всерьёз. На самом деле он так не думал. И она сказала, покачав головой – так, что рассыпанные волосы заколыхались по груди:
- Ты так не думаешь.
- А как я думаю? Ты знаешь?
- Конечно, знаю. Я же в твоём сне – значит, и в твоей голове. Ты так и не смог смириться с тем, что я не умею просто обвивать и оставаться незаметной. С тем, чего ты и сам никогда не мог. Мы – не лианы, Хаус, мы оба слишком прямоствольные для того, чтобы соприкасаться и не мешать друг другу. А так в отношениях не бывает. Кому-то всё равно приходится гнуться, а это ни у тебя, ни у меня не выходит. И тогда – перелом. Почему я сразу не насторожилась! Я же помню: были звонки, как в театре: первый, второй. Зубная щётка, не вынесенный мусор, вечер в мою честь, на который ты не пришёл…
- Я не хотел играть навязанную тобой роль мужа – помощника успешной и властной бизнес-вумен… - он это не сам сказал, он озвучил то, что подумала она, но она тут же подтвердила это, кивнув:
- Верно. А я не хотела играть навязываемую тобой роль жены – соратницы,
Этого он не думал. Но ведь она была его сном – получается, думал…
- Значит, викодин был просто поводом? – спросил он. – Мы бы всё равно расстались?
- Может быть, - сказала она. – Но тогда ты бы никого не убил.
Она это странно сказала. И он встревожился:
- Кого я убил?
Кадди и посмотрела на него как-то странно:
- Ты не помнишь?
- Нет, - проговорил он – и вспомнил. В самом деле, ведь не из-за дурацкого тарана стены её гостиной автомобилем она потребовала тогда тюремного заключения для человека, которого вроде бы любила. Не из-за пустой обиды вышла замуж за копа, которому когда-то врала в глаза, выгораживая своего лучшего врача.
Он вспомнил всё: зал суда, каменно молчащего Уилсона на свидетельском месте, осуждение в глазах коллег, монотонный голос, зачитывающий акт вскрытия тела Рэйчел Кадди трёх с половиной лет: «пришли к выводу, что причиной смерти стала закрытая черепно-мозговая травма, причинённая крупным осколком каменной кладки, обрушившейся вследствие произведённого подсудимым»…
- Нет! – закричал он, вскакивая со своего места, а конвойный старался схватить его и усадить обратно. – Этого не было! Не было! Её не было в комнате! Я видел! Её не было в комнате! Вы врёте.
- Все врут, - негромко и холодно произнесла у него над ухом Эмбер Волакис. – Все врут и все умирают. А ты – врач, на тебе особая ответственность. Так что молчи лучше.
Кадди уже перестала давиться сухими рыданиями. Её глаза не просто высохли – они пересохли, как выложенные на солнце персиковые косточки. Красное платье натягивалось на её животе, выдавая приблизительно пятый месяц беременности, но какое это теперь имело значение! Триттер стоял молча и величественно, держа руки на её плечах, словно символизировал мужественную защиту и опору.
«Он о ней позаботиться лучше, чем ты, - сказал Уилсон. – Ты не умеешь ни о ком проявлять заботу».
- А о тебе? – он чуть не поперхнулся от возмущения. – Разве о тебе я не проявлял заботы?
- А что толку! – грустно ответил Уилсон. – Я же всё равно умер!
- Что ты несёшь? Как это ты умер, когда ты – вот?
- Ну и что? – пожал плечами по-прежнему грустный Уилсон. – И ты – вот. И Кадди – вот, и даже ваш общий ребёнок – вот. А на самом деле никого нет. Все умерли.
- А я?! – в отчаянии крикнул он – Я что, тоже умер?!
- И ты, и ты тоже, - Уилсон успокаивающе погладил его по голове. – Все умерли. Не переживай ты так, все умирают. Ничего страшного, Чш-ш! Не плачь…
- Я разве плачу? – удивился он и почувствовал, что лицо его мокро.
А ещё почувствовал на плече руку Уилсона – не печального и спокойного, из зала суда, а встревоженного, лысого и худого Уилсона без штанов, в тонкой футболке, из гостиничного номера.
- Хаус, - звал встревоженный Уилсон. – Хаус, тебе опять какая-то дрянь снится? Проснись! Слышишь меня? Проснись!
Он с трудом оторвал голову от подушки, проморгался и увидел, что уже брезжит рассвет.
- Что, пора вставать? – его голос звучал хрипло, словно он успел простыть, пока спал.
- Не в этом дело, - сказал Уилсон, ёжась, словно от холода. – Можно, в принципе, было ещё поспать. Но не так, как ты.
- А как я?
- Всхлипываешь, стонешь, мечешься, как в бреду, - охотно перечислил Уилсон. - Взмок весь. Я тебе даже лоб потрогал – думаю: вдруг жар. А он у тебя ледяной, как у покойника... Может, тебе успокоительное попринимать курсом, а?
- Обойдусь. Который час?
- Четверть седьмого, - откликнулся Уилсон уже спокойнее - встревоженность, похоже, мало-помалу его отпускала - Кофе будешь?
- А ты как думаешь? – проворчал Хаус, заглотил очередной мексиканский суррогат викодина и поплёлся умываться.
Сколько опять спал? Часа четыре - хорошо ещё, если так. Уилсон прав, надо приводить себя в порядок. Не то всё это плохо кончится. Сны… в психушке на детоксикации такие сны смотреть. Рэйчел жива-здорова, Кадди тоже, даже скотина Триттер цветёт, как майский ландыш в качестве главы образцового семейства. Только Уилсону нет, блин, покоя – сваха доморощенная. Снова начнёт жевать эту мочалку – дать по зубам – и всё.
Он бросил взъерошенную зубную щётку в раковину – брызги разлетелись и повисли на желтоватом фаянсе. Стоило бы душ принять, но уже не оставалось времени – так, стянул футболку, сунулся под воду, похлопал себя под мышками.
Потянуло кофе – хорошо, что в номере электрическая кофеварка, вообще, хорошо, что номер со всеми удобствами – они здесь надолго зависли, даже не думали вначале, что так получится.
Снял с крюка полотенце, яростно взъерошил им волосы, вышел – как был, полуголый и с полотенцем. Уилсон нырнул на его место, через дверь сказал, что кофе на столе. Полилась вода.
Хаус прошёл на отгороженную от номера крошечную кухню, взял чашку. Кофе был типичный кофе по-уилсоновски: с корицей, ванилью, ещё, Бог знает, чем, но вкусно. Постепенно впечатление дурацкого сна ушло, обезболивающее подействовало, Хаус кинул взгляд на оставленные тут же свои наработки, вспомнил, что за вчерашний день немного продвинулся в нужном направлении, и совсем успокоился. В конце концов, всё было неплохо: Уилсон чувствовал себя сносно, Дига обещал заплатить, в Принстон - не в Принстон, но можно было, в принципе аккуратно съездить куда-нибудь после Нового года развеяться.
- Эй! – окликнул он. – Ты скоро? Опоздаем на автобус – поторапливайся!
Уилсон вышел из ванной, прижимая ватный тампон к свежему порезу на чисто выбритом подбородке.
- Почему порезался? Тремор? – живо среагировал Хаус, становящийся особенно дотошным во всём, что касалось его здоровья.
- Нет никакого тремора – не вскидывайся. Поторопился – в точном соответствии с твоими рекомендациями, а кровь сворачивается паршиво – вот и держу. Ты бы хоть печенья взял, что ли – язву наживёшь.
- А ты?
- А у меня с вечера йогурт был запасён – забыл? Из той самой правильной пищи, которую ты в рот не берёшь. Что там за бортом?
- Как обычно. Жара. И ты со своим снобизмом и в своём костюме точно сваришься.
- Просто в моём представлении врач в футболке с горящим черепом и надписью «Рок-н-ролл жив» несколько дисгармонирует с принципами медицинской деонтологии.
- Просто ты – зануда, - заклеймил Хаус, закидывая в рот печенье.
Он совсем успокоился – этой лёгкой, на касании, пикировки с Уилсоном ему только как раз и не хватало для окончательного обретения равновесия. Уилсон понимающе улыбнулся и стал надевать костюм.
Они вышли, когда солнце уже выстрелило вверх – Хаус всё никак не мог привыкнуть к этой особенности здешней широты: солнце не катилось по небосводу медленно и плавно, как на севере, а металось по нему рывками, словно бильярдный шар, загоняемый после шести вечера в лузу. Чайки привычно носились над водой, пикируя на добычу и снова взлетая. Позже, когда на берег высыплют отдыхающие, они уберутся, но пока ничто не мешало им метаться и орать. Уилсон кинул им кусок печенья – его так же проворно подхватили с поверхности воды.
- Не прикармливай, - сказал Хаус, - а то они за тобой в больницу увяжутся.
Автобуса, как всегда, пришлось ждать – пунктуальностью он не отличался, хорошо хоть, раньше не приходил. Но, наконец, предваряемый клубами красной пыли, он показался, подъехал, пыхтя и открыл двери гармошки – нелепый, допотопный, но в целом симпатичный. Пассажиров было всего ничего – очень худой парень в джинсах и гавайке, пожилая толстая мексиканка с вертлявым примерно пятилетним ребёнком и девушка, которая тоже работала в больнице, Хаус и Уилсон её немного знали.
Она и сейчас поздоровалась с ними кивком и улыбкой. Уилсон ответно улыбнулся, а Хаус буркнул: «привет», - и отвернулся к окну.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Воскресенье, 14.03.2021, 10:06 |
| |
| |
| tatyana-ilina-61 | Дата: Понедельник, 15.03.2021, 21:28 | Сообщение # 564 |
|
Окулист
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 148
Карма: 56
Статус: Offline
| Очень интересно! Спасибо
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Воскресенье, 04.04.2021, 15:12 | Сообщение # 565 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Ехать было довольно долго. Автобус трюхал неспешно, и недоспавший Хаус сначала клевал носом, а потом просто прислонил голову к плечу Уилсона и не то глубоко задремал, не то чутко заснул, уютно посапывая ему в воротник. Уилсон смотрел в окно – ему нравилась открывающаяся бухта, нравились кактусы, нравились мексиканцы на велосипедах и пешком, попадавшиеся навстречу, нравился самолёт, взлёт которого они иногда как раз заставали. Нравились рождественские украшения на ларьках у остановок: ленты и воздушные шары, привязанные к шестам, нравился плакат, на котором Санта мчался на сёрфе, запряжённом парой дельфинов, трубя в раковину.
Автобус останавливался у пустыря с кактусами – никто здесь никогда не выходил и не садился – бог знает, зачем он останавливался, но на остановке узколицый, дочерна загорелый мужчина торговал мороженым из обшарпанного зелёного ящика-холодильника. Мороженое было похоже на снежки. Уилсон завидел его издалека и осторожно выскользнул из-под головы Хауса.
- Ты куда?
- Хочу мороженого. На остановке продают.
Хаус, не открывая глаз, поднял два растопыренных пальца.
По трясущемуся и раскачивающемуся автобусу Уилсон, хватаясь за поручни, прошёл к дверям, попросил водителя:
- Пор фавор, эсперад. Гуэро компрэ - а продавцу просто тоже показал два растопыренных пальца .пожалуйста, подождите, я хочу купить
Мороженое оказалось не привычным молочного вкуса белым брикетиком, а разноцветной ледяной стружкой в пластиковом стаканчике, пахнущей клубникой и ананасом. Уилсон взял два стаканчика и две пластиковые ложечки. Хаус тут же проснулся и стал с аппетитом поглощать содержимое своего стаканчика, а Уилсону мороженое не понравилось:
- Не настоящее… - разочарованно сказал он.
- Лёд, из которого оно сделано, настоящий. Фруктовый микст, конечно, может, и пластиковый, но лёд самый натуральный, уверяю тебя, - утешил Хаус, сунувшись и в его стаканчик тоже. - Хотя… не хочешь – как хочешь, я и оба могу.
- Тонзиллит наживёшь, - возразил Уилсон и своё мороженое у него отобрал.
Настоящее – не настоящее, но ледяное крошево оказалось при ближайшем рассмотрении довольно вкусным – сладким без приторности, свежим, действительно, напоминающим настоящую зиму, и Уилсон смирился – бойко орудовал ложечкой и посмеивался над попытками Хауса изнутри облизать свой опустевший стаканчик. На дне оказался кусочек маршмелоу - дополнительный приятный бонус. Уилсон вытряхнул его в рот и снова стал смотреть в окно. Когда они отдалялись от моря, улицы казались пустынными и пыльными, когда приближались, на берегу всегда были люди: кто-то ловил рыбу, кто-то спускал на воду лодку, при виде которой Хаус начал негромко насвистывать известный мотив про рыбацкую жангаду.
Уилсон заметил, что парень в гавайке косится на них неприязненно и зло. Непонятно. Хаус свистел тихонько и, надо отдать ему справедливость, в ноты попадал безукоризненно, но парня, похоже, это раздражало. Его и то, что они мороженое ели, явно раздражало. Вообще, он выглядел не очень, этот парень – худой, бледный, не смотря на южное солнце, и взгляд тяжёлый, не то смертельно усталый, не то затравленный.
- Посмотри на того типа, - одними губами проговорил Уилсон, тронув Хауса за руку. – Такое впечатление, что он только что из тюрьмы.
- Или вот-вот туда попадёт, - согласился Хаус. – Мне он не нравится. И зрачки его тоже не нравятся. Такие запросто выхватывают ствол из-под рубахи и захватывают заложников. Ты хочешь, чтобы нас обменяли на пару доз героина?
- Меня никогда не захватывали в заложники, - признался Уилсон.
- А меня дважды. Первый раз ещё школьником, в автобусе. Последний - при тебе, в больнице. Помнишь?
- Такое забудешь… Кадди тогда…
- Заткнись, – перебил Хаус. – У меня скоро от имени Кадди начнётся непроизвольное мочеиспускание.
- Гм… Очень интересная реакция…
- Заткнись! – повторил Хаус. – Смотри, мы уже подъезжаем. Сиди тихо, пока ему не пришло в голову полезть под рубаху.
Действительно, автобус вышел на финишную прямую – они уже въезжали в городок, а остановка была недалеко от больницы. Покидая салон автобуса, от парня оба отвлеклись, но, пройдя несколько шагов, увидели, что он идёт следом всё с тем же неприятным выражением лица.
- Сколько за тебя дадут героина, как думаешь? – спросил Хаус.
- Мало. Я бы на его месте не связывался.
Однако, парень всё не отлипал, и так и прошёл с ними до дверей больницы. А потом, у самых дверей, обогнал и вошёл внутрь. И сразу стало скучно – просто пациент или ещё не знакомый с ними сотрудник.
Хауса уже ждала пожилая очень полная мексиканка с неукротимой рвотой и следами этой неукротимости по всему вестибюлю. А Уилсона позвал Дига.
С мексиканкой удалось справиться быстро – промывание желудка и метоклопрамид парэнтерально. К тому времени жалкое печеньице, которым он закусил кофе, успело перевариться бесследно, и Хаус отправился искать Уилсона, чтобы соблазнить его на небольшой ланч в больничном кафетерии.
Уилсон нашёлся в аппаратной, но Хаус даже испугался выражению его лица:
- Что-то случилось?
- Этот парень не собирался выменивать нас на героин, - с кривой усмешкой проговорил Уилсон. – Он и так на морфии.
Из чёрного бумажного пакета он вытащил чёрно-белый рентгеновский снимок – несколько томографических срезов через средостение.
У Хауса был опытный глаз и, едва взглянув на снимок, он помрачнел:
- Это – его?
- Его.
- То же, что у тебя?
Уилсон не ответил. На серии рентгенограмм отчётливо виднелась плотная бугристая опухоль, занимающая значительную часть средостения, сдавливающая бронхи и оттесняющая сердце.
- Ну, ему повезло меньше, - наконец, проговорил Хаус – просто чтобы что-то сказать. – Кавардес умер, и некому…
- Он уже получил это лечение у Кавардеса, - перебил Уилсон. – Полгода назад. Ему обещали стойкую ремиссию…
- Все врут, - беспомощно сказал Хаус.
- Он сегодня поступил для паллиативного лечения. Ты же понимаешь, что это значит?
- Понимаю. Это значит, что он поступил умирать.
- Ты понимаешь, - вздохнул Уилсон и снова стал убирать снимки в бумажный пакет. Его пальцы вздрагивали.
- Он – это не ты, - веско сказал Хаус, помолчав.
- Немножко я…
- Он не такое лечение получал. Точно такого лечения не получал до тебя никто. Кавардес и с тобой решился на это только потому, что ты мог не выдержать полного курса – он пошёл ва-банк, вроде, как и ты, когда вкатил себе двойную дозу в качестве предоперационной подготовки. Только с большим успехом.
- Пошёл ва-банк, - повторил Уилсон, чуть усмехнувшись уголком рта. – А меня даже не спросил.
- Ты был загружен, поэтому он спросил меня. Я сказал, что ты бы согласился.
Уилсон вздохнул и положил пакет:
- Я бы согласился. Есть хочешь?
Хаус молча кивнул.
В больничном кафетерии Уилсон взял буррито с курицей Хаусу и картофельное пюре себе, вместо кофе – травяной чай, и вообще явно решил вести здоровый образ жизни. При этом оставался неприятно-задумчивым.
- Ты теперь будешь так загружаться по поводу каждого ракового больного? – наконец, не выдержал Хаус. - Тебе нужно менять профессию, друг.
- А ты думаешь, я буду ещё работать по профессии?
- Ты вообще-то уже работаешь по профессии, - напомнил Хаус. – Иначе с чего у тебя сделалась такая унылая физиономия при виде этих снимков? Ты же успел ему и диагноз поставить, и лечение прикинуть, и прогноз подсчитать?
- Себе, - снова поправил Уилсон.
- Ну уж нет! – Хаус поднял указательный палец и протестующее замахал у него перед носом. – Твой лечащий, волею судеб, я, а не ты, и не лезь не в своё дело.
Уилсон снова вздохнул – этих вздохов, по мнению Хауса, уже накопилось у него в активе больше, чем надо.
Покончив с ланчем, оба вернулись к своим делам, но Хаус чувствовал, что у него всё равно душа не на месте. Общение с прогрессирующей злокачественной тимомой могло разом зачеркнуть всю пользу от работы здесь для настроения Уилсона. И Хаус даже слегка разозлился на Дига, сосватавшего его другу этого пациента. А может быть, Дига сделал это нарочно? Зачем? Что он пытался доказать или показать Уилсону на примере умирающего парня? Ответ на этот вопрос мог дать только сам Дига, но как раз Дига-то увидеть и не удавалось – медсестра сказала, что он куда-то уехал и до вечера, до конца работы, не будет – приедет только принять ночную смену, но что ему, если что-то случится, можно позвонить. Свой вопрос Хаус, как «что-то случившееся» расценить не мог, так что пришлось его решение отложить на потом. Но это не значило, что он успокоился и пришёл в душевное расвновесие.
В приёмном, как на зло, весь день было много поступлений и ни одного хоть сколько-нибудь интересного.
- Я чувствую себя ветеринаром, - наконец, пожаловался он Уилсону, отправив последнего пациента принимать очередную порцию таблеток от изжоги. – Тянет щупать носы и просить дать лапку.
Уилсон тоже только что закончил смотреть последнего больного в палате и искал Дига или кого-нибудь другого англоговорящего из персонала, чтобы продиктовать запись в лист назначений.
- Дига уехал, - сказал Хаус, - А, между прочим, были времена когда врачи всего мира изъяснялись на латыни и понимали друг друга.
- Ты – можешь? – вяло поинтересовался Уилсон, заполняя хотя бы названия и дозы.
- Со словарём. Предпочитаю живые языки. Что ты носишься с этими листочками? Задай текст в переводчик – и не парься.
- Я пытался, - сказал Уилсон. – Он, конечно, переведёт, но такой перевод без объяснений может оказаться для пациента фатальным. И куда, интересно, уехал Дига? Нам его ждать?
- Конечно, ждать. Или его, или ночного дежурного. Насколько я понял, кроме нас тут врачей больше нет – вдруг твой протеже решит помирать прямо сейчас.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
|
| |
| |
| tatyana-ilina-61 | Дата: Понедельник, 05.04.2021, 16:25 | Сообщение # 566 |
|
Окулист
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 148
Карма: 56
Статус: Offline
| Да уж, отвлёкся Джеймс...  Конечно, рано или поздно это должно было случиться, но всё равно тревожные мысли неизбежны. Станешь тут "неприятно-задумчивым"...
И всё-таки он не теряет мужества: "Я бы согласился!"
Спасибо за проду, hoelmes9494!
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Воскресенье, 18.04.2021, 08:50 | Сообщение # 567 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Хаус, увы, как в воду глядел – не прошло и получаса, как Уилсона позвали в палату к тому самому парню – Коста Бола, так его звали, хотя он не был мексиканцем – физиономия самая европейская, и английский чище, чем в Нью-Йорке. Хаус зачем-то увязался следом.
- Что случилось? – мягко спросил Уилсон, подходя.
- Случилась твоя мамаша с твоим папашей, чтобы ты родился и мог задавать идиотские вопросы, - ответил Коста Бола, сразу же напомнив этим Хаусу одного его малолетнего пациента, некогда удостоенного чуть ли ни от каждого члена команды - а команду Хауса нельзя было считать незакалённой в такого рода делах - нежного имени «гадёныш». – «Что случилось?» Прикинь, рак у меня случился – не знал?
- Я имел в виду, что случилось прямо сейчас? - терпеливо уточнил Уилсон. – Вам стало хуже?
- А ты что думал, мне станет лучше от того, что меня сфотографируют в томографе? Я – не фотомодель, чтобы тащиться от каждого снимка.
- У вас боль усилилась? – Уилсон оставался невозмутимым и предупредительным.
- «Усилилась», - снова передразнил Коста Бола. - Да меня наизнанку от боли выворачивает. Я руки поднять не могу и всё время блевать тянет. А мне капают какую-то херню вместо стоящего лекарства. Заворовались!
Хаус скрестил руки на груди и привалился к косяку с видом естествоиспытателя, наблюдающего спаривание жуков.
- А ты ещё кто такой? – удостоил его внимания Бола. – Санитар? Судя по глупой роже, больше ты ни на что не способен.
- Перестаньте, - поморщился Уилсон. – Это врач.
Но на Бола это не произвело никакого впечатления.
- Надо же! Врач на враче, и ни один ничего толком не может сделать, кроме как наблюдать, как те, кого вы поставлены лечить, в мучениях подыхают у вас на глазах. Чем вы занимались там, в своих институтах? Мастурбировали? Этот сукин сын Кавардес обещал мне стойкую ремиссию Повезло ему, что он сгорел, не то я бы сейчас рожей его потыкал в эту ремиссию. Пять месяцев! Пять месяцев – и эта дрянь сожрала меня. А теперь я подыхаю, а какой-то лысый мигрант с глазами сутенёра спрашивает, что у меня случилось. Мне нужно обезболивающих. Море обезболивающих, а не эту жалкую мочу, которую мне капают по капельке!
- У вас большая доза, - сказал Уилсон, взглянув на дозатор.
- Слушай, - спросил Хаус Уилсона, совершенно игнорируя Бола. – Как ты умудряешься вычленять из его галитоза смысловую составляющую? Вот весь этот поток просто, чтобы попросить поднять ползунок на пару делений? Да подними – жалко, что ли? В конце концов, если он вырубится, всем лучше будет.
Неожиданно Бола отнёсся к его вмешательству благосклонно:
- Вот, - сказал он, тыча указательным пальцем Уилсону чуть ни в лицо. – Послушай, что умный человек говорит.
- А только что у меня была глупая рожа, - напомнил Хаус.
- Ну и что? Умный человек с глупой рожей – бывает.
А если его дыхательный центр вырубится? – спросил Уилсон, с которого при разговоре с Хаусом респект слегка сдувало.
- Сеньор, вы будете сильно против, если ваш дыхательный центр вырубится? – вежливо спросил Хаус Коста Бола. – Вот видишь, Дайер, сеньор не против.
- Вы тогда умрёте, – сказал Уилсон.
- Сейчас или через пару дней – вариантов не так много.
- А кто мне говорил, что даже один день имеет значение?
- Кто говорил? – удивился Хаус. – Я это говорил? Я, наверное, был пьяный или обдолбанный. Ни день, ни год не имеют никакого значения. Только одна секунда – текущая.А она проходит у сеньора под знаком боли. Вот что имеет значение.
Уилсон сощурил глаза и следующую фразу уже не проговорил даже – прошипел:
- Да ты рехнулся на этом противостоянии с болью, как будто, кроме неё, вообще ничего важного нет.
- Нет, - совершенно спокойно согласился Хаус. - Когда она есть, больше ничего важного нет – или она, или важное. Прибавь дозу! – повысил он голос, но тут же добавил – тише и мягче. – Под мою ответственность, док.
На выразительной физиономии Уилсона зависло смятение – похоже было, он не совсем понимал, что вообще происходит и, в частности, что происходит с Хаусом. Тем не менее, ползунок дозатора он сдвинул.
- Давно бы так, - сказал Бола, чья агрессивность, кажется, снизила градус вместе с уменьшением боли. – Этот человек с тростью, - он указал на Хауса, - похоже, кое-что знает о боли не понаслышке и, по крайней мере, знает, что говорит. А вам, сеньор, надо бы уяснить себе, что для того, чтобы врубиться, что чувствует умирающий онкобольной, недостаточно просто обриться наголо. Этого недостаточно, понимаете?
Уилсон беззвучно шевельнул губами и отвёл взгляд. А Хаус издал звук, напоминающий одновременно и спастический кашель, и лошадиное фырканье. Но чтобы склонить наблюдателя в пользу кашля, поднёс ко рту кулак.
- Отдыхайте, - сказал Уилсон и. не дожидаясь очередной колкости Бола, вышел из его палаты.
- Ты понимаешь? – повторил Хаус, нагнав его и кривляясь голосом. – Просто обриться наголо – недостаточно.
Он не смеялся, не смотря на только что подавленное фырканье – ничуть не смеялся. Глаза были злыми.
- Ну, ты чего? – не выдержал Уилсон, – Он же не знает…
- Зато Дига знает. Зачем он подсунул его тебе?
- Что значит «подсунул»? Это пациент…
- Вот только не прикидывайся, будто ты не понимаешь, о чём я говорю, - поморщился Хаус. – И заодно уж не прикидывайся, будто тебе всё равно.
- Нет, мне не всё равно, - не сразу ответил Уилсон. – Но мне должно быть всё равно. Он – пациент. Если мне не всё равно, пациент – я. А я так не хочу, - он даже головой отрицательно мотнул для убедительности и повторил ещё раз: - Не хочу!
- Это от тебя не зависит, - сказал Хаус. – Ты – человек. Даже если пытаешься претендовать на что-то большее, на жречество – или как это называется?
- Это называется «врач», - Уилсон улыбнулся уголком рта. – И я, кажется, успешно претендую, раз мы здесь, а не в номере. А вот и – слышишь – кажется. Дига вернулся…
Действительно, было слышно, как Дига громко поздоровался с кем-то у центрального входа, раздались его шаги и он показался в конце коридора.
- Я прошу извинить, что поздно. Вам уже, конечно, надо быть домой, - проговорил он по-английски, но, как и всегда, с сильным акцентом и не слишком верно.
У Хауса зачесался язык высказать ему претензии по поводу Коста Бола, но тут же он понял, что высказывать, собственно, нечего: пациент – есть пациент, тут Уилсон прав. И ничьи тараканы никого не должны волновать, как бы громко они ни шуршали. Уилсон, кажется, прочёл всё это по выражению его лица и сначала нахмурился, а потом просто властно взял за плечо и развернул к выходу – очередная вольность, от которой Хаус на какой-то миг лишился дара речи. А потом уже было поздно, оставалось сказать Дига «аста ма нана» и попытаться сесть на автобус – не факт, что не последний сегодня. Впрочем, в крайнем случае можно было воспользоваться услугами такси – телефонные номера висели на автобусной остановке, и предусмотрительный Уилсон ещё в первый день аккуратно сфотокопировал их на телефон.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
|
| |
| |
| tatyana-ilina-61 | Дата: Вторник, 20.04.2021, 16:32 | Сообщение # 568 |
|
Окулист
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 148
Карма: 56
Статус: Offline
| Цитата hoelmes9494 ( ) - Это называется «врач», - Уилсон улыбнулся уголком рта. – И я, кажется, успешно претендую, раз мы здесь, а не в номере.
Мало сказать, успешно, а просто обыкновенный героизм в его случае... Спасибо!
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Понедельник, 26.04.2021, 08:38 | Сообщение # 569 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Как и всегда в этих широтах, вечер упал стремительно – солнце словно не закатилось, а висело-висело – да и сорвалось в море. Хаус на остановке присел на скамейку, откинулся, прижавшись головой к завешенной рекламными проспектами фанере… Привычно ныло больное бедро, но хоть не дёргало искрящими разрядами. Зной улёгся, дохнуло свежестью. Жёлтым зажглись фонари, сразу сгустив мрак. Где-то неподалёку прошла группа молодых людей, бренча гитарами, смеясь и болтая своей южной скороговоркой. Залаяла собака.
- «По улицам кралась полночь, стучась у закрытых ставень, а следом за ней собаки гнались стоголосой стаей, - вполголоса проговорил вдруг Уилсон. – А ночь квадратной и белой была от стен и балконов. Цыгане и серафимы коснулись аккордеонов».
- Ты пропустил половину, - быстро сказал Хаус, потому что помнил, что там дальше. – Если так хреново помнишь стихи, уж лучше не читай.
Уилсон покачал головой, сжав губы в одну линию, а глаза прикрыв.
- Последний автобус, конечно, уже ушёл, - сказал Хаус. – И нам придётся тратиться на такси или ловить попутку, и тоже тратиться, тем более, что здесь её не поймать. Проклятый Дига!
- Ничего не изменится, - сказал Уилсон тихо. – Этот Коста Бола умрёт, а ничего не изменится. Так же будут гореть фонари, так же болтать парни с девушками, так же пахнуть морем… Тебе не странно?
- Было бы странно, если бы было иначе, - неохотно ответил Хаус, потому что обычно отвечал на вопросы, когда они заданы прямо.
- И ты по-прежнему не веришь в Бога?
- А что он сделал такого, чтобы я в него поверил?
Уилсон тихо засмеялся:
- Парадокс дуальности, Хаус?
- Звони лучше в такси, чем философствовать на ровном месте, не то придётся здесь ночевать. А здесь жёстко и неудобно, - он поёрзал на скамейке и уронил трость. Уилсон поднял – быстро и почти машинально.
- У тебя лакейство в крови, - сказал Хаус, забирая протянутую трость.
- А у тебя не выйдет, – серьёзно ответил Уилсон.
- Лакействовать?
- Нет, задеть меня настолько, чтобы отвлечь от мыслей, которые тебе кажутся мрачными.
- А они… не мрачные?
Уилсон молча покачал головой. Но потом вдруг почему-то решил всё-таки заговорить, и это было у него, как обыкновенно, словно прорывом:
- Ты знаешь, нет… - чуть ли ни с удивлением произнёс он. – Не мрачные. Грустные – может быть. Мы, как правило, живём, не осознавая своего места в мире – в материальном мире, я имею в виду - не в государственном устройстве. Сиюминутность нас поглощает, и все эмоции, все заботы – на этом уровне. На сиюминутном. А такое ощущение подкрадывается изредка. Слава Богу, что изредка, иначе с ума можно сойти, но всё равно это ощущение дорогого стоит. Когда осознаёшь себя частью сущего. Частью Бога, если хочешь…
- Не хочу, - спокойно возразил Хаус. – Не хочу быть чьей-то частью, тем более, частью кого-то, кто сам является частью – и не лучшей – воспалённого воображения легковеров вроде тебя, которым проще придумать этот, как ты выражаешься, «материальный» мир, который нигде не материальный, чем попробовать понять вот именно, что материальный, реально существующий. И когда этот самый реально существующий мир кладёт их на ладонь, готовясь прихлопнуть, они покорно лежат на спине и сучат ногами о своём предназначении и своём месте в этой придуманной виртуальности вместо того, чтобы… - он вдруг замолчал, как замолкает человек, разошедшийся в запальчивости спора и чуть не проговорившийся о чём-то, о чём бы не хотел говорить. Глаза его остановились на чём-то невидимом, и взгляд сделался матовым, как стекло в общественной душевой.
- Чтобы что? – тихо спросил Уилсон. – Чтобы научиться не умирать? Чтобы меня научить не умирать. Да. Хаус? И это мне говорит человек, который топит за реальность без фантазий? Человек, изучавший медицину? Да ты с ума сходишь! В демиурги решил податься? Наглец…
Хаус не отвечал. Медленно он поднёс ко рту сжатый кулак и сжал зубы на выступающем суставе так, что Уилсону показалось, он сейчас прокусит кожу. Глаза при этом оставались мёртвыми. Невидящими.
Их спас автобус. Появился, наконец, освещённый огнями, брякнул хриплым гудком, затормозил со скрипом, качнувшись на рессорах, с лязгом распахнул двери-гармошки. Обшарпанный. Допотопный. Цвета пыльного бегемота. С рекламными надписями на бортах и всё тем же неунывающим Сантой с дельфинами. Уилсон вскочил, потянул Хауса за собой – слишком поспешно. Хаус споткнулся на ступеньках, зашипел сквозь зубы, выругался, и то, что охватило их обоих на остановке, отступило, растаяло в чёрном ночном воздухе, приправленном фонарным светом, в запахе бензина. Они плюхнулись на исцарапанные выцветшие сидения с чувством близким к эйфории, как бывает после приступа острой, но, слава Богу, короткой боли.
Автобус тронулся и потрюхал своим привычным неспешным аллюром, огни метнулись по стёклам и растворились в темноте, а она без огней стала прозрачней, задышала простором моря и неба, засверкала звёздами. Тусклый свет в салоне помигивал и почти не мешал. Кроме них и водителя в автобусе никого не было.
- Прости меня, - наконец, тихо и виновато сказал Уилсон. Сказал через силу, потому что понимал, что не нужно снова начинать, но и просто промолчать не мог.
- Ты никогда не научишься премудрости вовремя затыкаться, - вздохнул Хаус, но вздохнул уже спокойно и примирительно. И придвинулся ближе, чтобы снова удобно устроить голову на плече своего спутника. Не будь это салон автобуса, Уилсон не утерпел бы – полез ему пальцами в волосы, а так просто чуть развернулся, чтобы сделать «подушку» удобнее. Но про себя он продолжал мысленно читать Лорку.
Пока ехали, Хаус предсказуемо успел заснуть – лишённый нормального ночного сна, он перешёл к привычной практике вот так «надёргивать» по полчаса, по часу, по два в свободные минуты между работой, в поездках, на пляже. Это работало, и это, в любом случае, было лучше, чем ничего, так что Уилсон старался не мешать. К тому же, спал он в такие «урывки» обычно спокойнее, чем ночью. Только не сегодня. Может быть, неудобная поза или потряхивания автобуса были виноваты, но он начал вдруг поскуливать во сне, потом тихо вскрикнул, забормотал что-то – по-испански, между прочим – и, наконец, дёрнулся с испуганным возгласом: «но ло матес! но апагуэс!» - и трость его опять со стуком полетела на пол, а следом он чуть и сам не слетел с сидения – Уилсон удержал, ухватив за плечо:
- Хаус!
Водянисто-голубые глаза распахнулись, но мысли, сознания в них не было.
- Откуда ты здесь? – хрипло и странно – словно испуганно - спросил он. – Я умер?
- С чего бы? – сам слегка перепугался Уилсон. – Просто едем домой, в автобусе.
- А где же Эмбер? Почему она не… Мы где? – снова уж с явным страхом спросил он. озираясь. – Почему я ничего не слышу? Где спасатели? Где кран? Что у тебя с волосами?
Уилсон почувствовал на спине неприятный струящийся холод.
- Да очнись ты! – заорал он и с перепугу влепил Хаусу увесистую пощёчину – такую, что у того голова мотнулась, а глаза невольно захлопнулись, как створки затвора.
- Да блин! – сказал он, садясь прямо и мотая головой. – Ты мне так сотрясение мозга устроишь, амиго! Мы что, приехали?
Только теперь Уилсон почувствовал, что автобус стоит, и увидел, что водитель развернулся в салон и смотрит на них.
- Перебрал, - сказал ему Хаус грубо. – А то тебе не случалось... Эстой борацо А вецес тамбиен эстас борацо верда?
Водила добродушно заулыбался, показал на дверь – мол, выбирайтесь-выбирайтесь, не то уеду.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
|
| |
| |
| tatyana-ilina-61 | Дата: Среда, 28.04.2021, 17:13 | Сообщение # 570 |
|
Окулист
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 148
Карма: 56
Статус: Offline
| Цитата hoelmes9494 ( ) Водянисто-голубые глаза распахнулись, но мысли, сознания в них не было.
- Откуда ты здесь? – хрипло и странно – словно испуганно - спросил он. – Я умер?
- С чего бы? – сам слегка перепугался Уилсон. – Просто едем домой, в автобусе.
- А где же Эмбер? Почему она не… Мы где? – снова уж с явным страхом спросил он. озираясь. – Почему я ничего не слышу? Где спасатели? Где кран? Что у тебя с волосами?
Уилсон почувствовал на спине неприятный струящийся холод.
|
| |
| |
|
Наш баннер |
|
|
|
